Когда подумал про Марго, передернулся. Вспомнил о прошлой ночи. Он до сих пор чувствовал ее запах, прикосновение нежных пальцев, томное дыхание в порыве страсти. И произошло все как-то сразу, в один момент, но казалось, прошла целая вечность. Он даже не мог дать этому названия, потому что ничего подобного с Антоном еще не случалось. И забыть такое было никак невозможно.
Неужели он влюбился? Довольно странно, если учесть, что знает ее всего одну ночь. Одну, но зато какую! Безумную, страстную, озаренную божественным светом.
Эта ночь перевернула в нем все. Появилось ясное осознание того, что без этой девушки он уже не сможет. Настолько глубоко она засела в его сердце, настолько слился он с ней тогда, на мягкой кровати, что, казалось, частичка этой прекрасной девушки навсегда осталась в его душе и уж больше никогда ее не покинет. И как он хотел обнять ее сейчас, успокоить, провести ладонью по ее черным, распущенным волосам.
И быть с ней рядом. Всегда. Да, пусть она ведет себя немного странно, пусть выросла совсем в других условиях и по-детски наивна, но это не портит ее, а скорее наоборот – придает неповторимое очарование, перед которыми невозможно устоять. Разве редкий цветок не требует особого ухода, особых условий содержания? И разве Марго – не этот редкий цветок? Думая об этом, Антон поймал себя на том, что плачет, и сам на себя разозлился. Проклятая впечатлительность! Вроде уже не ребенок, а распустил нюни. Тоже мне, шекспировский Ромео.
Кравцов и Чернокуцкий остались в гостиной одни (Уильям вышел на кухню). Стали делиться впечатлениями.
– Это не человек, а сущий дьявол, Евгений Павлович. Вы видели?
– Никакой он не дьявол, а просто заносчивый хвастун, которого не мешало бы проучить. Да и потом…ик!…Ух ты, снова началось. Как выпью, начинаю икать, видели вы что-нибудь подобное? Ха-ха. Вот всегда так. Как говорится, не хочешь икать, не пей. Ну а мне, вижу, уготовано икать всю оставшуюся жизнь. Такая вот…ик!…Проблема.
Но Андрею Александровичу было явно не до шуток. Он до сих пор не мог прийти в себя после этой сцены с револьвером, и лицо его, побелевшее от страха, так белым и осталось. Не привык поверенный, видать, к подобным штукам. Да и дела, должно быть, решал по большей части мирные, не уголовные.
– А пойдемте-ка с вами покурим, а? У меня есть замечательные сигары, по пять рублей штука? Не желаете ли угоститься?