– Я очень рада, что вы не довели свой план до конца, Джей, – выдохнула божья коровка. – А как проходил курс реабилитации?
– Было трудно. На полигоне, проходя полосу препятствия, я, вместо того чтобы перелезть, перепрыгнуть или просто обойти преграду, старался её перелететь. Оборачивалось для меня это неизбежными падениями. Как следствие, ушибы и разбитые колени были моими постоянными спутниками. Разбегаясь и чётко представляя, что нужно сделать, я уже готовился преодолеть препятствие, как вдруг мой мозг в последнюю долю секунды переставал меня слушать, и на смену разуму приходили инстинкты. Всё приходилось начинать заново.
По вечерам из окна палаты я смотрел на луну и думал о том, что мне делать дальше. Как ни старался, на ум ничего не приходило. Смирись, говорил я себе, смирись, Джей.
В день выписки меня встретил только Майор вихрь. Десятки прежних друзей и сотни знакомых из моей прошлой жизни не удостоили меня такой чести. Высшей касте крылатых я был больше не нужен. Нет крыльев, нет и нужного статуса.
Я стоял и смотрел на майора, не говоря ни слова. Не знал, что сказать, только глупо улыбался. Он так же молча смотрел на меня, теребя кончики своих больших седых усов. Думаю, так бы мы и стояли. Но Майор вихрь и в этот раз оказался умнее: «С выпиской тебя, сынок». Я потупил глаза: «Спасибо майор. Что вы тут делаете?». «А ты как думаешь? Собираюсь отвести своего лучшего студента домой», – ответил он. «Это осталось в прошлом» – заметил я. «Всё остается в прошлом, – вздохнул шмель, открывая дверцу машины. – Садись, сынок, пора ехать домой».
Майор вихрь ехал так же медленно, как и летал. Его плавные и медленные движения переключения передач и поворота руля, так раздражавшие раньше, в этот раз казались мне чем—то вроде медитации. Его уверенное спокойствие передавалось и мне. Куда я торопился раньше, почему не замечал всей красоты и магии момента жизни. «Если бы я мог перемотать всё обратно», – тихо сказал я ему. Он повернулся ко мне, умудряясь одновременно смотреть и за дорогой: «И что бы ты тогда сделал?». «Как это, что бы я сделал? – удивился я – Сидел бы в этот вечер дома и остался бы цел». «Так почему не остался?» – спросил он. Я начал злиться, но сдерживал себя: «Вы надо мной издеваетесь, что ли? Я ничего не сделал, потому что не знал, что со мной произойдет». Он повернул налево. Показывая маневр, почему—то не только поворотником, но и лапой: «Об этом я и говорю, сынок. Мы не знаем того, чего мы не знаем. Мы можем полагаться только на прошлый опыт, а приобретается он всеми по—разному. Каждый проходит эту жизнь по—своему». «Не хочу я проходить эту чертову жизнь! – огрызнулся я. – Моё призвание всегда было – полет». «Не в этот раз сынок, не в этот раз, – ответил мне шмель. – Ты думал, что крылья, это привилегия? Хотя многие так думают, дело не только в тебе. Лучше посмотри на меня. По всем параметрам, я не должен был летать. Большой вес и слабые маленькие крылья не лучшие партнеры. Думаю, ты с этим согласишься. Но я не стал мириться с этим и выбирать одно из двух. У нас все в роду были крупные, и все летали. Надо было приложить немало усилий, чтоб научиться летать не хуже других. Помню, падал я чаще, чем поднимался, но с каждой тренировкой мои крылья становились всё сильнее и сильнее. Десять тысяч часов тренировок прошли, пока у меня всё—таки получилось оторвать свою полосатую задницу от земли. Только вдумайся, сынок, в эти цифры: десять тысяч долгих и упорных часов тренировки. Потом и кровью я заслужил место в летном училище. Цена была слишком велика, поэтому мне и в голову не пришло бы относиться к полетам, как к чему—то пустяковому. Когда я сдал все экзамены и окончил летное училище, отец подарил мне золотую монету достоинством десять тысяч медоцентов и сказал: «Сын, один медоцент не стоит ровным счетом ничего, как и один час жизни. Но скопи десять тысяч медоцентов и потрать десять тысяч часов на правильное дело, и ты увидишь, как они превратятся во что—то ценное не только для тебя, но и для окружающих. Сынок, сегодня эту самую золотую монету я решил подарить тебе».