Видение длилось всего несколько секунд, а потом каменная физиономия вновь приняла образ бабульки с бесцветными равнодушными глазами. Теперь в проеме наметился и кусок домашнего фланелевого халата с наброшенным поверх пуховым платком.
Лай приблизился – мелкая, черная с подпалинами псина внезапно вылетела на площадку и, поджав хвост, тоскливо, страшно заскулила, косясь в сторону старухи, затем унеслась прочь с такой быстротой, точно за ней гнались. Василий нервно сглатывал, иногда забывая делать вдох. В горле перекатывались ежики спазмов, слизистые утратили влажность, язык потерял способность двигаться. Звук получался булькающий и жуткий.
Журналист пытался найти слова, чтобы хоть как-то отреагировать, но не успел: бабка захлопнула дверь у него перед носом, не потрудившись зазвать свою моську домой, затем тщательно заперлась. Причем, судя по количеству щелчков, не менее чем на четыре замка. Шаги, однако, не удалялись, из чего Шумский заключил: старушенция наблюдает в глазок, ожидая ухода гостя. Он вымученно пожал плечами и развернулся к лестнице. Сердце на полную мощность запустило паническую колотушку, мысли путались, как пряжа в руках неумехи. Чтобы спастись от них и подавить приступ непозволительной истерии, Василий усиленно бранился вполголоса:
– Черт бы побрал этих пенсов (так редакционная братия между собой именовала читателей пенсионного возраста): сами не знают, чего хотят! То вопят: «Помогите!», то потом: «Проваливайте, мы вас не звали»! Только время зря теряешь! В следующий раз пусть ВП лично идет с письмами разбираться!
В принципе, самому факту отрицания писанины Василий не сильно удивился: читатели, особенно пожилые, периодически шли на попятную, когда начинался доскональный разбор полетов. Главред в таких случаях снисходительно пояснял, что эхо сталинских репрессий и повальных доносов еще отзывается в душах старшего поколения плюс извечное русское «как бы чего не вышло». Василий это знал, но все равно чувство оставалось гадостное.
– Ну и хрен с ней, с бабкой Купырёвой! Пусть только попробует еще раз сунуться со своим барабашкой!
А вот «каменный» эпизод так легко сбросить со счетов не удавалось. Тут же вспомнился Яков Степанович, бормотавший что-то о мраморных людях. Побеседовать, что ли, с дедком?.. Нет, нет и нет! Это же чистой воды безумие! Матвеев-то еще ладно, старикан-книгоман как-никак! Если столько перечитать, немудрено к старости и крышу упустить. Но он-то, Василий, в трезвом рассудке!