Поднимаясь по лестнице, он заметил свет за приоткрытой дверью в кладовой.
Должно быть, она пришла сюда, пока он еще спал. Она стояла к нему спиной, сверкая как драгоценный камень в свете керосиновой лампы: густые волосы волнами ниспадали на плечи, ноги белели как слоновая кость.
Мэр всегда был разборчив, что приводило его мать в отчаяние.
Но разве он оказался неправ?
Кто бы мог сравниться с красотой и добродетелью его супруги?
В тот миг он услышал, как она жует. Не чинно и размеренно, как обычно, но жадно и страстно. Спина изогнута, как у кошки. Время от времени она постанывала.
Он застыл на месте, вцепившись в дверную ручку, и не сразу сообразил, почему она вдруг обернулась.
Скрипнула дверь?
Или он подсознательно отозвался на ее стон?
Она испуганно на него уставилась. Мясной пирог был таким сочным, что сок медленно стекал по подбородку.
– Угощайся, – произнесла она.
Он посмотрел на ее миниатюрную изящную ладонь. То, что осталось от пирога, с легкостью в нее вмещалось.
В тот момент, в тот единственный ужасающий и непостижимый момент, в глубине его существа закипела неукротимая ярость, и он почувствовал, как от самых кончиков пальцев ног она вздымается к его голове.
Сейчас он желал, чтобы у него в руках оказался топор.
И чтобы одним мощным ударом он сумел рассечь ей горло.
Потом этот момент миновал. Он сказал: пустяки. И едва он это сказал, едва заметил на лице жены облегчение, как тут же осознал, что это и в самом деле пустяки, всего лишь кусок пирога, жалкий кусок пирога, ничтожный кусок пирога, да и только.
В ту пору пошла молва о том, что по кладбищу аббатства бродит недюжинного роста сатир. Его костлявая рогатая голова возвышается над кладбищенскими стенами, а пахнет от него гнилью и разложением. Стоит ему зыркнуть на человека своими сверкающими глазами, как тот сию же минуту падает замертво. Так говорили. Для тех, кто не верил, выкладывалась наводящая ужас козырная карта: чем еще объяснить найденное как-то утром возле стены бездыханное тело брата Конфуция?
– Да ведь он просто напился вусмерть!
– Ничего подобного!
– И решил прогуляться по верху стены! Потому что возомнил себя Христом, идущим по Галилейскому морю, и, качаясь из стороны в сторону, не вписался в поворот.
– Да нет же!
То было дело рук сатира. Сатира с горящими глазами. Смердящего сатира, блуждающего по ночному кладбищу. С тех пор никто больше не осмеливался приходить на кладбище после захода солнца.