Нинетта охотно подпитывала эти слухи. Когда на улице шептались о сатире, она испуганно округляла глаза и вполголоса рассказывала о своих с ним встречах. Она, разумеется, сочиняла. Поскольку спала так глубоко и безмятежно, что хоть из пушки над ухом стреляй.
И все же однажды ночью Нинетта резко проснулась. Сперва она подумала, что одна из половинок разбитой тарелки впилась ей в бок, но потом поняла, где находится, и отчаянно затосковала. По колодцу, по Лоботрясам I и II и особенно по Лоботрясу III с его хилой ручонкой – искателю приключений, перекати-поле, ветренику и неисправимому оптимисту. Нинетта вспомнила, как однажды три дня подряд у них не было во рту ни крошки. Дело было зимой, стояли морозы, огонь не разводился. Нинетта ревела от горя и обиды.
– Кто-то живет во дворцах, – кричала она. – С такими несметными богатствами, что в них можно утонуть. А что есть у нас? Ничего!
Лоботряс III задумчиво на нее посмотрел.
– У нас есть пустые тарелки, – произнес он таким тоном, как будто это были самые драгоценные вещи на свете. – Как бы богаты ни были короли и императоры, на тарелках у них всегда лежит то, что лежит. Фазан, к примеру, или свиные ножки. На пустой же тарелке может появиться все что угодно!
Будь у нее силы, она влепила бы ему подзатыльник. Но она просто легла на стол, повернувшись к нему спиной. Он присел рядом, и она почувствовала тепло его тела и его дыхание на своей шее.
– У нас и одной-то пустой тарелки не найдется, – сердито проворчала она. – Жалкие две половинки.
– Иной раз две половинки – это все, что человеку нужно, – сказал он.
Нинетта провела пальцами по шероховатому краю разбитой тарелки. Она знала, что Лоботряс никогда в жизни так сильно не ошибался. От двух половинок тарелки не было никакого проку.
Как раз в тот момент она услышала звук.
Получеловеческий-полузвериный. Рычание, переходившее в стон. Нинетта медленно повернула голову в направлении звука.
И тут она увидела его: сатира.
Вернее, его лапы. Больше в дверной проем, из которого выглядывала Нинетта, ничего не помещалось. Громадные, косматые лапы, неуклюже ступавшие среди могил в сопровождении леденящего душу рычания.