– Они сильнее нас, но не всесильны… – от понимания ранимости небесных созданий в израненной женской душе светлеет, и жизнь перестаёт казаться беспросветной. Ангел устало прикрывает глаза. Беззащитная фигурка мерно покачивается в такт скольжения лыж. Вспомнились его хрупкие крылья, отчаянно сражающиеся с бурей, безмолвный крик бессилия и решительная преданность. В памяти всплыли вой ветра, его и моя отчаянная борьба со смертью. Они остались за границей леса в ушедшем времени, словно в небытие.
– Поспи! Когда тебя ещё увижу?!.. – с грустью и теплом подумалось, – видимо снег сделал его видимым… – совсем белый! – весь в изморози. Сняв обледеневшую рукавицу, бережно убираю ледышку с торчащего вывернутого пёрышка, сломленного на кончике, вправляю в холодное крыло. Ангел не шевелится. Он крепко спит на моём плече, растворяясь в лунном свете…
***
Читаю свои давнишние дневниковые записи в обветшалой общей тетрадке. Она хранилась много – много лет и зим в таёжном зимовье, в полсотни километров от ближайшего селения, на берегу горной реки Манья, в восточных отрогах Приполярного Урала. В ней, как в судовом журнале на корабле, фиксировались главные события: время прихода в зимовье, время ухода с тайги в село, фенологические сведения – температура, ветер, высота снежного покрова, поведение реки, подвижность живности. В ту пору мы ещё не мыслили о мобильниках, современных фонариках, снегоходах и мотособаках. В тайгу ходила одна, с лайкой. Уходила на недели. Многочасовой, а порой многодневный, путь освещали звёзды и Луна, изредка носила тяжеленный шахтёрский фонарик. Только тот разряжался на морозе, плохо светил, много весил. Снег помогал торить пёс Серка, потом – другие лайки – Бим, Дружок. Страна СССР исчезла. Геологоразведка развалилась. Зарплаты не выплачивались годами, мужья спивались, рушились семьи и всё, казалось бы, вечное. Женщины, как и в прежние лихие годины, взваливали на хрупкие плечи дом, мужей, страну, мир и вытаскивали из всёпоглощающей пучины нищеты себя и Русь, – кто как мог.
Декабрь 1997 года
Минуло двадцать шесть лет с той записи – скудной, без эмоций и комментариев. Сейчас не могу вспомнить точно те дни. Они смешались с многочисленными иными. Другие записи, более подробные, позволяют вспомнить, воскресить в памяти. Эти – воспроизводят только лютость промороженной заснеженной сибирской тайги, где нет места женской слабости и чувствам иным, кроме стремления накормить, выучить детей, любой ценой выжить и жить дальше.