Ему было восемь оборотов, две кварты, когда Отец вытащил его из Ямы и забрал с собой.
– У каждого тарука два сердца: одно для Мэй, второе для себя, – говорил Отец, завязывая шнурок на тонкой шее испуганного ребёнка. – Этот камень сохранит тебя, пустыня примет за своего.
Два сердца – одно для пустыни, второе для себя. Алчная Мэй не любит делить любовь с кем-то, она забирает тебя целиком, не отпуская из своих объятий, и тогда только в песках можно найти радость.
Застывшее сердце для песков, а бьющееся в груди – для живых. Не перепутай.
Бист вздрогнул: голоса из прошлого звучали слишком громко.
Столько лун сменилось с тех пор, столько раз светила умирали и воскресали вновь. Сколько легенд он услышал за это время, сколько записал… Аббарр и Мэй вытравили из него того испуганного ребёнка. Он стал бистом, стал своим, отдал оба своих сердца, а в ответ получил лишь горстку пепла…
Он верно служил Мэй: уважал песок, что топтали его гвары, отдавал дань золотоглазой богине, не прося многого. Лишь позволения и впредь быть её моолонгом – тхарука, караванщиком, вечным скитальцем по волнам барханов…
Очередной толчок. Тысячелетний камень стен вздрогнул, застонал. С потолка посыпалась крошка. Спазмы Башни Силы доходили до самых нижних камер. Или, наоборот, подземные тюрьмы были ближе к вторгшемуся врагу? Бист сжал кулак, и сердце омэйру впилось в ладонь.
Он был не один в этом каменном мешке, лишённом света. Но ему не было дела до других. Он был подобен утёсу, что не обращает внимания на волны и ветер, что рвут его плоть и утягивают в глубины. Камень за камнем. Крупица за крупицей. Его дух блуждал по лабиринту воспоминаний. Если бы он огляделся, всмотрелся в силуэты и тени, то увидел бы страх на лицах убийц, то, как они жмутся к стенам, лишь бы оказаться подальше от него. Но для биста все они сливались, сливались в единую кучу вылинявших лохмотьев.
Пытались ли они заговорить с ним? Уже нет. Никто не решался даже взглянуть ему в глаза… После того первого, что лежал поодаль, раскинув руки. Широкие рукава некогда белой туники. Словно крылья птицы тук, преодолевшей воды Овару и пики Энхар. Птицы, вернувшейся умирать в песок, чтобы своим каменным сердцем когда-нибудь спасти одного из тхару.
Эта мысль на мгновение выдернула биста из чертогов памяти, вызвала мимолётное удивление, заглушило на один вздох шёпот песка.