− Ого! Отец Михаил сегодня на подмоге! – завидев молодого иерея, тихо произнес крестный. – Слава Богу, батюшке сегодня служить полегче будет.
− В каком смысле полегче? – спросил Иван.
− А в таком, что не в одиночку. Этот молодой батюшка, он не здешний. В Москве, в Сокольниках служит. Вот выбирается иногда подсобить нашему отцу Александру. Он же один у нас тут.
− Как один?
− А так. У нас даже дьякона до последнего времени не было, пока Петровича, нашего старшего алтарника, не рукоположили. Ну то есть отца Павла – это я его по старой привычке все мирским именем норовлю назвать, − пояснил Игнатов, кивком указав на чернобородого плечистого мужчину в красном стихаре. Дьякон явно был в прошлом военным – выправку и четкие, отточенные движения не могли скрыть даже просторные церковные одеяния.
Пока восприемник вводил крестника в курс здешних дел, Любовь Петровна с дочерьми быстренько подошли к старшему из священников. Поздоровались с ним, сложив перед ним ладони, и, дождавшись благословения, поспешили на правый клирос, присоседившись к еще нескольким девушкам и женщинам. И через несколько минут оттуда протяжно зазвучало: «Христос Воскресе из мертвых!..»
Батюшка же, завидев Пашку с Иваном, направился к ним.
− Ну, давай, брат, готовься – сейчас на исповедь пойдешь! – быстро прошептал Игнатов и поклонился подошедшему настоятелю: − Христос Воскресе, батюшка!
− Воистину Воскресе! − откликнулся тот и тут же просто и добродушно поприветствовал Шаховцева. – Здравствуй, Иван!
Тот кивнул, смущенно пробормотав в ответ «Здрасьте…» Его изумило, что иерей обратился к нему, словно знал его давным-давно.
Поначалу Шах думал, что священник будет требовать от него признания в разнообразных грехах. Но вместо этого тот начал участливо расспрашивать Шаха о службе, о солдатском житье-бытье. Мало того, отец Александр сам, с улыбкой, поведал, как тридцать с лишним лет назад, отдавая ратный долг в артиллерии, тайком сбегал в самоволки в соседнюю деревню, где бойцов подкармливали сердобольные колхозники.
Священник держался абсолютно просто и открыто, словно это была не исповедь, а дружеская беседа любящего отца с взрослым, приехавшим на побывку сыном. И Иван вдруг испытал к стоящему перед ним человеку какое-то безграничное доверие и неожиданно для себя, решился и выложил батюшке все, что мучило его последнее время. Про историю с шишкой из мэрии, в которую он влип из-за Киреева. Про то, как попал на крючок к особистам и стал стукачом. О том, как исподволь выведывал у Пригарина все, что требовали контрразведчики. И естественно, про арест Барина…