Не оправдывая плечо зеркал, каждое слово так близко смотрит на своё отражённое миром качество и верит, что голословные упрёки фатального рока социальной красоты, не будут больше ему силой и надмением, что стремится выжить среди уплотнённого слоя беспристрастного движения света Вселенной по планетной дымке ищущего фарса, укоренившего свой монолог. На каждом таком «дереве прошлой выгоды» уже всходят фатальные предрассудки по облику движения социальной ценности стать всё мудрее и выше, отчётливее выше, как великаны из подземной руины, говорящие о последнем восхождении на центр диалекта зрения социального общества. Где сердце, как Гамаль в своём мёртвом мире поражённой совести неуклонно идёт и движет фотонный свет крадущегося мира двуличия и разобщённости, быть на эталонах и управлять сосредоточением философских оценок, прокладывающих каменный путь на солидарность к своему эго внутренней тоски. На этом в «половозрелой типичности правды имущего» ты ощутил гадание на собственном затылке из небывалого имени посередине стойкой лжи, его угадывающей по конечности звёзд, располагающихся вне твоего монолога, обращённого к сердцу изживания собственной личности. Наедине ли, оно бьёт умирание вечной тоски по колеблющимся, созидательным настроениям отражённых мнений из видимых зеркал, на плече у которых истошные крики могут быть только лишь правом у маленького чуда, что заждалось своего часа на конечной форме реальности угадываемого времени.
Внутри социального раздора, истца найти очень тяжело, когда в неверном слове жизни объединяешь всё происходящее на взглядах, как клеромантия отданного времени на понимаемый толк и волю остановленных планет из числа, что были нужными ещё вчера. Они сохранили: свой цвет и важное чувство обыденной сочности, как серый гранит из неподдельной маски зрящего сердца, у которого увиливает новый социальный смысл в предохранении положенного космоса от были пограничного чувства отгадываемого тона верности самому себе. Уходящими масками на окуломантии ты возвращаешь трогательное имя для цепной роли быть им: остатком человеческого желания и пустошью времени, на не определившемся благе культурной ценности занятий под светом социального. Из подземелья гласного раздора уже немеет дух, о котором видел каждый: свой возраст и типичную мораль, но всё отгадывая мир по – своему – не знал, что социальный звук раздора настолько уложит принципы моды внутри, что они станут вечной клеткой из клеромантии двуличного часа состояния твоих иллюзий, на серой противности вечной причины умирать где – то в своих осмысленных миром положениях развитой лжи.