Упреждая вопрос командира, Риммер пояснил:
– Шинелька летняя, замерзает он в ней, а плащишко какое-никакое тепло держит. Фуражку потерял в десанте. При первой возможности экипируем по форме.
Белов с пониманием кивнул, сказал пару ободряющих слов прапорщику. Тот, зажав в горсти козлиную бородёнку, горестно вздохнул в ответ: «На Господа, заступника нашего, только и уповаю».
Подле караулки офицеров встречал заспанный Маштаков.
– Всё-таки вас разбудили, Михаил Николаевич? – ротный протянул штабс-капитану руку.
– Са-ам просну-улся, – Маштаков широко зевал. – На душе чего-то кошки скребут. У нас чай поспел, господин капитан. Погреетесь?
– С удовольствием.
Каморку тускло освещала керосиновая лампа с закопчённым стеклом. К столу пробирались с предосторожностями, чтобы не наступить на вповалку спавших на полу ударников. Храп стоял гвардейский, в ноздри лезла вонь сушившихся на печке портянок. Стул наличествовал один, его по субординации предложили Белову. К чаю имелись галеты и пилёный сахар.
Риммер ладонями обхватил парившую медную кружку, блаженствуя, закатил под лоб глаза.
– Любезно!
– Господин капитан, вы не знаете, перевязочный пункт наш эвакуировался? – в голосе Маштакова сквозило беспокойство.
Ротный разгрыз ноздреватый осколок сахара, крупно отхлебнул, крякнул и только потом ответил:
– Все ушли, кроме нас.
От этой фразы, произнесённой обыденным тоном, у Риммера с Маштаковым засосало под ложечкой. Представить себя горсткой на пути надвигавшихся на город многотысячных вражьих армад было запредельно жутко.
Пытаясь отвлечься, Риммер затеял разговор, почему у красных появилось так много инородцев и иностранцев.
– Понятно ещё, чухна[59] белоглазая. Жили по соседству, всегда на сторону зыркали, униженных и оскорблённых из себя корчили. Жидовня, тоже понимаю, коммуния – их дитятко ублюдочное. А вот венгры откуда свалились на нашу голову? Или китайцы? Косорылым мы чем насолили?
Белов выразительно потёр подушечку указательного пальца о большой с чёрным отслаивавшимся ногтем.
– Презренный металл! Русский мужик не желает боле с нами драться, тысячами в плен сдаётся, оттого у комиссаров вся надежда теперь на иноземных наймитов.
Неровный свет керосинки изрезал худое лицо ротного причудливыми тенями, превратив в зловещую маску.
Штабс-капитан Маштаков просунул черенок деревянной ложки под замурзанный бинт на шее и, сморщившись, почесал. К чаю он не притронулся.