Слышу какой-то звук – звук лопнувшей струны, сорвавшейся тетивы или чего-то подобного, и в этот момент всё меняется. Люди вокруг начинают кричать, но я слышу их как будто сквозь вату – а ещё вдруг замедляется время. По-прежнему смотрю вверх – и теперь вижу, как с одной стороны плавно отлетают в сторону концы троса, и вся эта чудовищная вязанка как будто расцветает в небе. Это красиво – и я, раскрыв рот, смотрю, как трубы медленно разворачиваются в воздухе, как гигантский металлический бутон, и начинают приближаться ко мне. Теперь снова вижу солнце – оно приветливо греет кожу лица сквозь десятки отверстий разного диаметра, складываясь в узор, чем-то напоминающий соты. Вокруг меня есть ещё люди, близко – но я не могу оторвать глаз от завораживающего зрелища, от этого света в конце множества металлических тоннелей. Мне не страшно – хотя нет, страх просто заблокирован, как будто от транквилизатора. Трубы всё ближе – и вот я уже отчётливо вижу их блестящие металлические кромки, грубый рваный край, оставленный мощным плазменным резаком.
Тот самый край, который через долю секунды раскромсал двух не успевших убежать из-под него человек на несколько кусков, а мою жизнь впоследствии – на период «до» и «после».
Наверное, они оба так примерно и стояли. Может, это был как раз Роман, а возможно даже именно его мысли я смог каким-то непостижимым разуму способом услышать, увидеть то, что видел он в последние моменты своей жизни… Хотя, получается, что не последние. Мне всегда казалось, что неумолимо надвигающаяся смерть должна завораживать человека, как будто она что-то впрыскивает в нас, чтобы мы не бежали, а стояли и тупо смотрели, как величественно разворачивается и надвигается на нас самое серьёзное после рождения событие в нашей жизни.
Кто-то отпускает обратно задумавшееся на мгновение время – крики, грохот, лязг, неприятный чавкающий звук – и наступает темнота.
Остаётся только звук – в нём тонет всё остальное. Гулкий протяжный стон, подобный колокольному звону, только в десятки раз мощнее. Он до сих пор стоит у меня в ушах. Это гудят трубы. Они бьются, падают, подпрыгивают, и каждая ревёт свою ноту, а внизу в этот момент превращаются в кровавую кашу два человеческих тела, которым нечего противопоставить этой безразличной чудовищной массе металла.