– Ничего себе, обычай! – поежилась Илька, – но только ты, мам, зря меня за маленькую и глупую считаешь, – решила на всякий случай обидеться.
– Куда взрослее тебя и совсем вроде бы не глупые на кострах свою жизнь кончали, – посмотрев на дочь и убедившись, что та слушает очень внимательно, продолжила, – вот представь себе, задумаешь поделиться этим секретом с какой-нибудь закадычной подружкой или дружком, а он тоже с кем-нибудь поделится, вот все и вылезет наружу.
– У меня только один друг Солик, и он меня никогда не выдаст, у него знаешь, какой характер? Крепче камня.
– Специально, может и не выдаст, а нечаянно, сколько угодно. Захочет перед кем-нибудь похвастать тобой или еще как-нибудь проговорится, такое очень часто случается. Тайна потому тайной и является, что ни с кем нельзя о ней говорить. – Илька думала долго, очень долго, но в конце концов признала правоту матери.
– А что, похвастать он любит, запросто выдаст, не буду я ему ничего говорить. Раньше хотела ему о Марине рассказать, все как-то не случалось, а теперь ничего не скажу. Знаешь, я вот сейчас представила себе, что я ему рассказала бы, а он трепанул еще кому-нибудь, и Марину могли убить, а виновата была бы я, брр, жуть какая! – она передернула плечами, – а потом неожиданно добавила, – и вообще я дружить с ним больше не буду, не нужен он мне, одной лучше.
Нани хотела возразить, что не стоит загодя отказываться от единственного нормального приятеля, но потом решила ничего не говорить. Пусть девочка осознает ответственность не только за свои поступки, но и за слова тоже, такая ответственность дорогого стоит, а иной раз может и жизнь спасти. Так за разговором они и дошли до места, хотя надо сказать, что идти совсем было не близко. А как показалась избушка лесной отшельницы, так и начались неожиданности.
Первая и самая большая неожиданность встречала их возле самого домика и встречала, как показалось Нани, радостно. Остановившись за несколько шагов до низенького крылечка, Нани опасливо рассматривала совсем еще молодого улыбчивого паренька. Паренек на вид был лет шестнадцати, черноволос, черноглаз и весьма бы хорош собой, если бы не вертикальные желтые зрачки посреди черной радужки. Таких глаз она еще ни у кого не видела, что и не мудрено, не человеческие это глаза.