Один мой дед оказался дальновидным и перевез свою избу с хутора на центральную усадьбу, предварительно разобрав ее по бревнышку. Там же он, скрепя сердце, вступил в колхоз, сдав туда свое добро, нажитое за годы жизни на хуторе. А братьев дедушки через некоторое время арестовали, объявили кулаками и сослали в Сибирь, где они безвестно сгинули. Так мой дед остался один из своего большого рода-племени и начал в тридцать лет жизнь заново на новом месте, но в старой избе со своей семьей. Работали в колхозе тоже много, но особого достатка не имели, по вполне понятным причинам. Оплата была натуральной.
1.4 Война. Немцы в деревне
Вскоре грянула война. Белоруссию германские войска захватили очень быстро, так что никто из селян не успел призваться в армию. Остались по своим домам. Вели хозяйство, ждали, что будет дальше.
А дальше деревню «навещали» то немецкие каратели войск СС в поисках партизан, то партизаны в поисках «предателей» советской власти и все одинаково почему-то хотели свежего хлеба, сала, яиц, одежды и прочего провианта. Продукты всегда пользовались большим спросом на любой войне.
Немцы говорили кратко: «Матка, яйко, шпек, шнапс». И в знак особой доходчивости направляли в сторону бабушки автомат и делали голосом имитацию его выстрелов. После чего громко ржали, радуясь чему-то, как будто побывали на представлении в цирке. У бабушки ничего, как правило, не было, сами голодали. И, чтобы избавить свою семью от этой немецкой напасти, она падала на колени и умоляла немцев поверить, что в доме ничего уже нет.
Спасала семью моя бабушка, в то время еще нестарая женщина, ей всего-то было немного за сорок. Она искусственно себя мазала сажей, чтобы никто «не позарился», и умело изображала старуху. Немцы брезгливо отбрасывали ее сапогом, говорили пресловутое «шайзе» и уходили прочь со двора, никого не тронув. После этого бабушка долго молилась у иконы Божьей матери, за все благодаря только ее.
1.5 Партизаны. Рассказы отца о войне
Партизаны тоже были «просты» в обращении, но вдобавок требовали у дедушки много хлеба, которого, по их партизанскому разумению, у него было невероятное количество. И если дед ничего им не давал, то ставили его «к стенке», как немецкого пособника и один раз чуть не расстреляли.
Вмешивалась, как всегда, бабушка. Так же валялась в ногах уже у партизан, умоляла поверить, что ничего в хате нет и, одновременно, совала «защитникам» завернутый в тряпицу последний кусок сала, умоляла отпустить дедушку. После этой мизерной мзды дедушку отпускали. После их ухода вся семья горько плакала, крепко обнявшись. Горше всех плакал сам дед – слезы текли по его белому неподвижному лицу, а плечи медленно сотрясались от бессилия и пережитого унижения. Бабушка продолжала молиться Богу, Божьей матери.