«К кому нетерпимость?» – насупился Голобородько.
«Да вот ко всем, кто от вас отличается, – походив по аудитории, Лавров встал прямо над душой у Голобородьки.
– Вы прекрасно знаете, до чего тут дойти можно. Гитлер тоже начинал…»
«Да, но костюмы, костюмы! – перебил Голобородько.
– Я так хочу Почты России новую форму примерить!»
«К чему вы это?.. Стыдно, молодой человек, что вы такое позволяете себе вслух…» – заключил Лавров, взял у Голобородьки со стола зачетку и, вздохнув, поставил в ней «удовлетворительно».
Голобородько боялся, что Лаврова со временем произведут в классики, ведь этот процесс уже шел полным ходом. Больше Лаврова его сердили только Солженицын и Пелевин.
«Это что? Писатель? – сердился Голобородько. – Как он позволял себе над речью издеваться! „Всколобуздилось-то солнышко, зафурычилось по небушку, заличехвостило лучиньки свои по черноземельке фофудьственной!“ Тьфу, а не писатель. И врет, врет, все время врет. А Пелевин? Как это можно – называть Пелевина по имени-отчеству? Вы же не называете гопника Коляна Николаем Сергеевичем, вот и Пелевин – такой же гопник от литературы».
А в литературе у нас, конечно, разбирается каждый, вот и Голобородько разбирался тоже, и я добросовестно передаю здесь его мнения, потому что не могу же, говоря о жизни, не говорить и о мнениях, ведь верно? Кроме того, я эти мнения никак не комментирую, хотя и мне было непонятно, что там и где зафофудьилось и кто кого там у этих писателей из девяностых, пардон, трахнул.
«Кончилось, кончилось их время!» – кричал Голобородько, затем выходил из кабинета и повторно кричал в коридор, что время ихнее закончилось.
В политике Голобородько тоже разбирался.
«А ты любишь Ельцина?» – как-то спросил он меня. Прежде чем я ответил, он протянул мне копию своего письма в областную администрацию, в котором он предлагал переименовать сквер Немцова в сквер Бориса Немцова, ну и там еще много разных переименований, которые иногородним читателям мало что скажут, вроде переименования улицы Мельникайте в улицу Орбакайте.
Видимо, занятия такой вот «ерундой» он и считал для себя высшим творчеством, жизнетворчеством, сопоставляя себя, вероятно, даже с самим Сократом.
Одним из наиболее распространенных его творческих актов были хождения. На первом курсе, обнаружив, что вместе с ним учится много представительниц мрачных субкультур, Голобородько явился на занятия в розовой рубахе с черной повязкой, на которой был изображен этот модный у них египетский крест анкх. Он признавался мне, что эффект был произведен, на него шикали и требовали снять повязку, чего он ни за что не сделал и ходил перед ними