Это было почти комплиментом. Правда не Тихоне.
– Эй… а я говорила, что надо Девочку брать… людей… и куда все пруться-то?
И Тихоня услышал. Обернулся. Взгляд его, скользивший по толпе, разномастной, суетливой, зацепился за Зиму. А губы растянулись в улыбке.
Он и вправду похудел и сильно.
Шея вытянулась и некрасиво торчала из ворота старой шинели, которую Тихоня накинул поверх старой же, застиранной добела, гимнастерки. Кожа обтягивала череп, отчего подбородок и нос Тихони казались несуразно огромными, а лоб, напротив, узким.
– Живой, – сказала Зима и хлопнула по плечу.
– А то, – Тихоня оскалился и во рту блеснул золотом зуб.
– Откуда…
– Да так… – он потрогал коронку языком. – С одним там… не сошлись характерами. Я ему в морду двинул. Он мне… случается. После вон оплатил коронку. Красивая?
– До одурения. Вещи?
– Все мое тут, – Тихоня хлопнул по мешку. – Куда поедем? Мне тут адресок один подкинули, чтоб на первое время остановиться…
– У меня остановишься, – сказала Зима жестко. – Все одно завтра отбываем. Скажи?
– Скажу, – Бекшеев протянул руку, которую Тихоня пожал осторожно, словно опасаясь сломать. И от этой осторожности снова резанула душу обида.
Вовсе он не инвалид.
– Тогда лады. Только я бы еще пожрал чего. Мне теперь жрать почти все время хочется. Госпожа… – это было произнесено с привычной Бекшееву почтительностью. – То есть ваша матушка говорит, что это нормально. Процесс восстановления и все такое.
Тихоня хлопнул себя по животу.
– Но жрать охота страсть.
– Будет, – пообещала Зима. – Софья что-то там заказала. И Сапожник подъехать обещался. Правда, один. Отуля уже не в том положении, чтоб по гостям разъезжать. Хотя от госпиталя, куда её все упрятать норовили, отбилась…
Зима что-то говорила.
Про Сапожника, который вроде как отказался идти в высший свет, но и пить бросил, и вовсе сделался на человека похож к превеликой радости его родителей. Про Отулю, принявшую очередные перемены судьбы то ли со смирением, то ли с радостью, по ней не понять.
Про Янку, как раз-то быстро на новом месте освоившуюся.
Про себя и дом нынешний, к которому она честно пыталась привыкнуть, а оно все не выходило. И с городом тоже тяжко.
Софью.
Только про дела не говорила, и Бекшеев молчал. Шел рядом, благо, Зима не спешила, да и Тихоня подстроился под чужой шаг. Так что просто шел.