Всегда подавать холодным - страница 32

Шрифт
Интервал


– Вызвать Жиля?! Полно вам, Андрей Васильевич! Он прекрасный человек, мы знаем друг друга сто лет! Точнее, двадцать, – он вдруг помрачнел. – Я познакомился с ним в Париже в восемьдесят девятом. Тогда он был маркизом. Маркизом де Монтрэ.

– Вы были в Париже во время революции?

– Я прожил там четыре года. Мой отец состоял при посольстве. В девяносто третьем мы уехали. Мне было семнадцать, Жилю тринадцать. Я часто бывал у них в доме, наши семьи дружили.

– Теперь уже нет? – спросил Рихотин и тут же понял, что вопрос бестактен.

– Теперь нет… – Порядин вздохнул. – Теперь нет у Монтрэ семьи. Старшего брата безумная толпа разорвала прямо в саду Тюильри, отца гильотинировали спустя две недели. Жиля мать увезла в Вену, они прожили там десять лет. Затем она умерла, а Монтрэ был вынужден вернуться во Францию под чужим именем.

Рихотин переваривал услышанное. Человек аристократического рода лишается всего – семьи, родины, имущества… В своей стране его ждёт смерть в случае разоблачения, но тем не менее он решается. Решается вернуться в самое дикое время, когда Францию раздирают оголтелые фанатики, за малейшее подозрение – гильотина. Что стоит за этим решением? Авантюра совсем ещё молодого человека? Или? Интересный человек этот Монтрэ. И сколько таких интересных людей теперь в Петербурге? А в России?

– А как же вы? Вы остались в Париже?

Порядин нервно дёрнул щекой.

– Да что вы, граф… Разве это было возможно? – Он, казалось, отрешился от происходящего, взгляд уставился в темноту петербургских сумерек, и замолчал. Наконец так же отрешённо продолжил: – Мы жили недалеко от площади Людовика. Вы бывали когда-нибудь в Париже?

– Не приходилось.

– Это был прекрасный город! Булочник из лавки напротив каждое утро угощал меня свежим хлебом. В уютных садиках цвели гортензии и лилии. Их запах перемешивался с запахом хлеба! Роскошные четвёрки лошадей, золочёные кареты и ливрейные слуги, дамы в дорогих туалетах, страусиные перья, бархат и кружево! Вокруг особняки придворных, банкиров и ювелиров! Первые фамилии Франции. Роскошь и высокомерие, приправленные снобизмом и исключительностью. Мне, четырнадцатилетнему недорослю, тогда казалось, что это навечно. Отец дружил с министром финансов, министром полиции, у нас часто бывали банкиры. Мне было интересно их слушать и, надо сказать, помогало освоить язык. Я часто вспоминаю то время… оно даёт мне понимание случившейся трагедии…