С этими словами Доуз прибавил к деревянной чашке изящный «штойбеновский» бокал и бесформенный ком пепла – его неудачную копию, слепленную умиравшим бильтонгом в последние минуты жизни.
– Вот это прошлое, – пояснил он, указав на «штойбеновский» бокал. – Когда-нибудь мы, шаг за шажком, дорастем до него опять… но путь будет долгим и трудным.
Сделав паузу, Доуз бережно уложил бокал в стальной ящик.
– Сохраним. Только не ради копирования, а для памяти, как цель, к которой нужно стремиться. Вижу, пока что ты разницы не улавливаешь, но со временем разберешься. Сейчас мы с тобой вот здесь, – продолжил он, указав на деревянную чашку. – И не стоит над ней насмехаться. Не стоит говорить: это, мол, не цивилизация. Может, она и проста, и не слишком красива – зато настоящая. Первый шаг на пути вверх.
Умолкнув, он подобрал с земли бесформенный ком, отдаленно напоминавший хрусталь, – все, что осталось на память о злосчастном бильтонге, ненадолго задумался и что было сил швырнул его вдаль. Ком, жалобно звякнув о камень, подскочил вверх и разлетелся вдребезги.
– А это – вообще ничто! – с жаром провозгласил Доуз. – Моя чашка куда лучше. Куда ближе к «штойбеновскому» хрусталю, чем любая копия!
– Похоже, ты этой чашкой изрядно горд, – заметил Фергюссон.
– Еще бы, черт побери! – подтвердил Доуз и уложил деревянную чашку в металлический ящик, рядом со «штойбеновским» бокалом. – Однажды ты сам поймешь, почему. Не сразу, со временем, но поймешь обязательно.
Прежде чем опустить крышку, он закусил губу, пощупал «ронсоновскую» зажигалку и с сожалением покачал головой.
– Не в наше время… промежуточных шагов многовато, – вздохнул он и закрыл ящик, но вдруг его костлявое лицо озарилось внутренним светом, глаза заблестели, словно бы в предвкушении чуда. – Многовато… однако, ей-богу, мы на верном пути!
Устроившись на скамье под ослепительным, жарким солнцем, старик принялся наблюдать за гуляющей в парке публикой.
Парк был опрятен и чист. В траве газонов искрились мелкие капли воды, брызжущей из сотни сверкающих медью труб. Там и тут ползали блестящие хромировкой садовые роботы. Они трудолюбиво выпалывали сорняки, обирали с листьев гусениц, а всяческий сор отправляли в прорезь мусоросборника на боку. Повсюду с воплями резвились детишки. На скамьях, разморенные жарой, подремывали, держась за руки, юные парочки. Лениво – руки в карманах – прогуливавшиеся по дорожкам группы молодых, симпатичных солдат любовались обнаженными смуглыми девицами, загорающими у пруда. Мимо ограды парка с ревом мчались машины, а в вышине, на фоне ясного неба, сверкали громадные игольно-острые шпили небоскребов Нью-Йорка.