– Ни «да», ни «нет» не думаю, – ответил Вячеслав. – Семнадцатого будет выходной, и я отправлюсь в лес на лыжную прогулку закрывать сезон. Приглашаю и тебя, полезней для здоровья.
– Это когда решается судьба Отечества! – возмутился Татищев.
– Глеб, ты что, всерьёз, что ли, эти политические игры принимаешь? – удивился Левенцов. – На все невзгоды мира надо отвечать улыбкой, ибо серьёзная точка зрения на жизнь, как свидетельствует опыт, ведёт к банкротству. Самое великое делается со временем не важней, чем тень от дыма.
– Важнее тени от дыма только «перпетуум-мобиле», который ты изобретаешь, – произнёс Татищев мстительно.
– Зачем ты так, Глеб? – обиделся Левенцов. – Думаешь, я не болею за отечество? Болею. Да ведь когда Время вынесет свой приговор, обжаловать его на референдумах бесполезно. Если бы за сохранение империй Александра Македонского, Чингис Хана, Тимура Тамерлана, британской, Римской и всех прочих проголосовали на референдуме, думаешь, они бы не распались?
– На те империи мне наплевать, я не в них живу, – возразил Татищев.
За день до референдума Глеб Иванович накупил в киоске кипу газет и принялся их читать.
– Безмозглые! – ругался он в процессе чтения не столько по адресу одобряющих развал Союза, сколько на тех, кто агитировал за сохранение СССР так в лоб, так примитивно, такими осточертевшими лозунговыми штампами, что невольно возникало желание поступить наоборот. – Ничему их, безмозглых, жизнь не научила!
В первом часу ночи, вконец расстроенный, он взялся было за «Аргументы и факты», но читать уже не смог, глаза резало от усталости. Он решил проглядеть лишь заголовки. Его внимание привлекла фотография, взятая «Аргументами и фактами» из американского журнала «Лайф». На переднем плане фотографии рука полицейского сковывала наручниками вывернутые за спину руки у мужчины, уличённого, как поясняла короткая приписка, в потреблении и торговле наркотиками. С дальнего плана фотографии смотрела, горестно прижав к губам кулачок, пятилетняя дочь этого мужчины. Невинная детская любовь к отцу в её глазах, была так кричаще перемешана со стыдом и ужасом, таким взрослым было страдание, застывшее в лице и во всей её не по-детски сжавшейся фигурке, что бывший офицер Советской армии Глеб Иванович Татищев, внезапно, как ребёнок, всхлипнул.