А я чувствую, что шагу больше не шагну. Да и есть хочется. Мы же, с утра с Мякишем маковой росинки в рот не положили.
* * *
Вдруг ёжик мой отошёл куда-то, а потом вернулся и тянет меня за кусты. А там пещерка. Небольшая, ладненькая, чистенькая. У входа место для костерка, а в самом уютном уголке сена целый ворох навален и рогожей прикрыт, вроде, как постель. Ну, я, признаться, к сену поначалу даже подходить боялась. Вдруг там мыши! Но Мякиш быстро порядок навёл: мышей разогнал, и даже одну гадюку придушил. У него не забалуешь – он парень серьёзный.
Сели мы с моим другом, хлебушка я нам отломила, молочка налила. Мякишу в мисочку, себе – в кружку. Уж как нам это молоко сестрица Ждана расхваливала: дескать, озаботилась, у самой Зорьки велела надоить, а у неё молоко самое сладкое, ведь эта корова на чистых клеверах пасётся. Только оно всё равно за день-то скисло. Покушали мы с Мякишем, да и завалились в душистое сено. Вроде, даже, подрёмывать начали.
И приснился мне сон. Будто не младшая неугодная дочь воеводы, а всамделишная царевишна-королевишна. Красивая-прекрасивая, даже краше моей старшей сестры Аглаи. И вот опускается прямо с неба перед пещерой нашей золотая карета, серебряными конями запряжённая. И выходит оттуда…
Тут я глаза открываю, и… О ужас! Стоит в проёме нашей пещерки кто-то огромный лохматый страшный и спрашивает громовым голосом:
– Это что за мелочь посмела в заповедную пещеру боевого мага забраться?
А мне хоть и страшно до мурашек, но я вспомнила, что я всё-таки дочь воеводская, встала, оправила платье, как смогла (вроде репьи на нём поровнее свесились), поклонилась, как подобает девице из хорошего рода и ответила, как мне показалось, твёрдым голосом:
– Прошу извинить меня, сударь, что вторглась без спросу в ваши приватные владения, но я не мелочь, какая-нибудь, а младшая дочь воеводы Богдана Евстратовича.
Чучело это словно удивилось даже.
– О! Она ещё и разговаривать умеет! А ты не боишься, что я тебя съем?
(Ага, не боюсь! Конечно! У меня, по чести сказать, так всё прямо и трясётся внутри.)
Но говорить стараюсь твёрдо:
– Не боюсь. Мне бабушка Назарея не раз объясняла, что говорливых девиц есть нельзя – они в зубах вязнут.
– Ну, ты даёшь, воеводина дочь! А звать-то тебя как?
– Неугода Богдановна, с вашего позволения, сударь. Как позволите вас величать, господин?