«Дон-дон-дон!» – плыл по уездному городу Ельску благовест с колокольни Успенского собора.
– Сразу слыхать, отец Иона бьёт, – одобрительно заметил приказчику купец Веснин – поджарый, стройный мужчина лет пятидесяти, – пономарь Сидор тоже знатно выводит, но стать не та. Молод ещё.
– Ваша правда, Иван Егорович, – поддакнул грузный собеседник с полуседой бородой и столь оттопыренными ушами, что их не скрывал даже объёмистый картуз, надвинутый на широкий лоб.
Он, не торопясь, отомкнул массивный замок и, посторонившись, пропустил хозяина в дверь лавки, над которой в косых лучах утреннего солнца отсвечивала надпись: «Посуда и жестянка купца второй гильдии Веснина».
– Гляди, Марья, Веснин с Яковом прежде заутрени в лавку пришли, с чего бы это? – толкнула локтём соседку рослая баба с пустыми вёдрами, подходя к ключу с родниковой водой, бьющему чуть в стороне от торговой площади.
– А то, Петровна, ты не знаешь? Весь город говорит: Веснин сегодня дочку из Олунца встречает, – отозвалась товарка. Она чуть наморщила лоб и старательно выговорила: – Из пансиона. О, как! Нашей городской гимназией побрезговали. Зазнался Иван Егорович, как разбогател. А ведь смолоду простой мужик был. Как и все мы лаптём щи хлебал. Жена его, покойница, бывало, сама в лавке сиживала. Точно помню, я у неё жестяную мерку для крупы купила. Хорошая мерка. До сих пор у меня в мешке с мукой лежит. – Марья осуждающе свела брови и понизила голос: – Мне Анисья, нянька Анны Весниной, сама рассказывала, что в том пансионе девок учат по-французски разговаривать да господские танцы танцевать. Срамота! Лучше бы пироги стряпать научили да носки вязать.