Время уходило… Невозвратимо.
Как – то засиделись мы с тобой дольше обыкновенного – рабочий день уже кончился. В коридоре стояла тишина: мимо, на выход уже прошли последние лаборанты с кафедры, а эта комната была тем хороша, что ключ от нее не надо было непременно сдавать на проходной вместе с ключами от помещений самой кафедры – для него внизу на доске был отдельный крючок с нашим номером.
За окном звенела капель, в открытую форточку, тесня папиросный дым, вливался пахнущий землей, тающим снегом прохладный воздух – стояла ранняя весна.
Говорили о том, о сём. Вдруг ты замолчал, глядя в окно – будто вспоминая что–то, потом пробормотал:
– Да, весна… Уж сколько их прошло…
Я ждал продолжения, но его не было. Услыхав характерное покашливание, понял, в чем дело. По опыту я знал – порой такое бывало: ты хочешь что–то сказать, но не решаешься. И я спросил:
– Вспомнилось что–то?
Ты как–то смутился, с усилием выдавил:
– Да нет, но… Впрочем, не знаю, как сказать…
И снова замолчал. Я стал заводиться.
– Слушай… Мы ж с тобой вроде не совсем чужие.
Ты смутился еще больше, сказал со вздохом:
– Да, знаешь, рассказ я написал, вот что.
От изумления (уж сколько лет знакомы! плавали вместе! и никогда ни одним словом ты не заикнулся о пробах пера!) у меня сорвалось с языка:
– Ну прекрасно! Наверно, весна…
– Да нет, написал–то я год назад.
– Год назад?! – (я живо представил тебя в редакции и чью–нибудь гнусную, фальшивую рожу напротив…) – Ты показывал кому–нибудь?
– Ну уж…Нет! Об этом я и не думал. Вот сам не знаю, как всё вышло…
– Да мне–то, мне – ты уж мог бы показать!
– Да я хотел… – ты виновато улыбнулся. – Но потом, думаю, пускай полежит немного.
– Немного?! Целый–то год?
– Да что! Зато вот недавно посмотрел – вроде ничего… Не знаю…
Я попросил завтра же принести рассказ и сильно разволновался от всего этого. Дома беспокойство мое усилилось. Я подумал со страхом: однажды ты пожаловался, что писать что–нибудь, даже письма, для тебя – полная мука; ведь в случае чего, я не смогу, наверно, выложить тебе свое откровенное мнение…
Но как же я обрадовался, что ошибся в своих страхах! Что же я прочитал?
Эта бесхитростно написанная история произвела на меня потрясающее впечатление. Мне пришлось второй раз, уже внимательнее, прочесть ее, чтобы как следует прочувствовать, чем она так пленяет. Написанная скупым, даже бледным, языком и лишенная вовсе каких бы то ни было украшений, она каким–то образом крепко западáла в душу, а все персонажи возникали перед глазами, как живые. Но ведь это и есть волшебная тайна искусства!