Рокот дальнего говора
отражает река.
Стяги славные, гордые.
Медных труб перекат,
да под лунной жемчужиной вороньё ли, орлы.
Да над степью разбуженной свист калёной стрелы…
Видишь, время сразиться нам.
Чуешь пламя и звон.
Долети же зегзицею – до последних времён…
Так ложились года мои – и столетья внахлёст.
Языка богоданного – бездна, полная звёзд,
и святая, и горькая усмирённая рать.
Всеобъемлюще, коротко говорить и сгорать.
Выбиваясь из сил, нести этот крест непростой.
Уходить от красивостей в первозданный простор.
И в венок разлохмаченный, чтобы стал он силён,
заплетать мать-и-мачеху, колосок, василёк…
И чеканно, отчётливо мерить ветки дорог,
а потом – перечёркивать громом ломаных строк.
Знать – упрямо, не гимново крестный путь завершив,
что в конце не погибель, но покаянье души.
Ой вы ясные соколы. Да холмы-ковыли.
Сколько пало до срока их, а могли бы, могли.
Но остался неистовый их зачин на века:
без героики – выстоять, а иначе никак.
… Если страхи, как демоны, кормят хищный огонь,
не пиши новодельную безразборную хтонь,
ты преемница кровная через толщу времён!
Не кликуша безродная – имя им легион.
Если мутные волны их обступают гурьбой,
мы встаём, словно воины – за тебя, за тобой.
Вот тебе, неизменчивой, и завет, и налог:
хоть кого-то излечивать, будто руку на лоб…
Ты не самая-самая, просто будь у виска
невесомым касанием молодого листа.