Призрак страшного дня стоял перед глазами.
«Всё хорошо», – целовал её Гоша тогда – и потом.
Отделавшись лёгкими ссадинами, Лёля ещё долго просыпалась по ночам, мучаясь кошмарами. Обошла с десяток врачей, прежде чем, наконец, почувствовала себя лучше. Все последующие поездки Гоша совершал один.
И вот она снова здесь, с громоздким ярким шлемом. Сдувает пряди волос, прилипшие ко лбу. Маленький мокрый мышонок.
Лёля смогла.
Сидя в больничном коридоре, она держала Милю за руку.
«Я с тобой, – говорила она, – я с тобой».
Старшая и младшая словно поменялись ролями: здесь, в чужой стране, уже Лёля играла роль мамы, взяв сестру «под крыло».
Врачи ничего не нашли – ни у меня, ни у Мили.
«Приветственный гастрит», – пошутила медсестра.
Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. С наплывом русских средства от изжоги буквально смели с прилавков. Достать их можно было разве что у других русских, под полой. Влюблённые так не встречают самолёты, как незнакомцы в погоне за заветными таблетками.
Миле поставили общеукрепляющую капельницу. Лёля каждый день варила ей бульоны и супы. В больших эмалированных кастрюлях, она всегда готовила аккурат на десятерых. Делать это в нашей квартире было невозможно. Пропадая целыми днями у сестрёнки, Миля всё чаще оставляла меня одного – с дурацкими розетками, чайником-самодуром и позорными воспоминаниями… Мне перестали давать вкусняшки, и я, грустный, забился под кровать, чтобы на клочке обоев оставить своё послание монстрам, так беспощадно изменившим нашу жизнь.
***
В заботе и любви, Миля быстро пошла на поправку. Оставаться в этой квартире было невозможно, и мы приняли, в нашем случае, лёгкое решение.
«Спасибо этому дому, мы идём к другому», – пропела Миля.
Раззадоренная, она раскладывала диванные подушки. Чемодан и другие сумки выстроились в прихожей: по росту, как на уроке физкультуры. Рядом на корточках сидел скучающий Гоша, к нему прижалась не менее скучающая Лёля. Оба залипали в смартфон.
«Это ещё что такое?» – воскликнула Миля.
Заметила всё-таки…
Катышки и ниточки предательски торчали из дивана: вся эта рваная бахрома указывала на меня. Я пригладил её лапой, но – тщетно! – она вылезла наружу.
«Нас драли кошки», – прохныкала диванная обивка. Я посмотрел на неё с укоризной: да ладно вам, драли. Так, прошёлся немного. Всему виной – узкий подоконник и прекрасные горы, до которых ну никак не дотянуться. В горьком одиночестве они стали мне утешением. Балансируя на хлипкой тахте, я хотел взглянуть на них – одним глазком! Вот и зацепился когтями. С кем не бывает?