Спустя два дня я полез к отцу в комод, где хранились негативы тридцатилетней давности. Долго шаря, нашел негатив пере фотографированного эротического зарубежного журнала. Я моментально развел проявитель и фиксаж, занавесил шторы и погрузился в мир эротических грез. Я решил, что всем мальчикам нашего класса будет также интересно, как мне, и, размножив чудо-фотки, раздал всем одноклассникам. С этим-то и загремел в кабинет завуча. Моя мама краснела от стыда. Папа пару раз стеганул ремнем. И, в наказание, на месяц я был разлучен с фотоувеличителем. Мои приятели знали все это уже давно, и эротика на бумаге их не вдохновляла.
Леха Балда предложил мне посмотреть все это в натуре.
– Где и как? – спросил я.
–Где, где! В бане, конечно же, мы сегодня туда идем.
–Но, Леха, ведь женская баня находится на втором этаже, а мужская на первом.
–В женской бане сейчас ремонт, поэтому мужики моются по средам, а женщины по четвергам, а сегодня что?
– Четверг.
–То-то и оно, пошли, нас идет целая компания наблюдателей.
–Пошли, – без колебаний ответил я.
В девять часов вечера мы все встретились у бани. Начинается погружение в мир непознанного.
Единственное окно, которое было не замазано зеленой краской – очень маленькое, зато чуть приоткрытое, Все смотрели по очереди по пять минут. Богдашка засекал время, потому что только у него были часы. Когда дошла очередь до Богдашки, он аккуратно залез на подоконник и с ужасом крикнул:
–Алевтина, сучка, училка, смотрите какие у нее сиськи. Эта сволочь мне за четверть двойку поставила.
Он прыгает с подоконника, хватает комок глины, и в раскрытое окно швыряет эту гадость прямо в Алевтину.
В бане шум, визг, переполох. Выбегают работники бани, мы – врассыпную. Весь кайф из-за Богдашки сломан. За нами гонятся работники бани. Я слышу голос банщицы:
–Поздняков! Это ты!
Леха Балда в ответ орет:
–Это не он! Вы ошиблись! – он пытается меня прикрыть.
Дома был скандал. Отец кричал:
– Он извращенец!
Мать опять угрожала кабинетом завуча, хотя сама работала в этом кабинете.
Мой эротический мир пытались разрушить у меня на глазах. Но я крепчал, хотя и чувствовал себя, как обоссанный муравей. Я знал, что это только начало. Хотя, честно признаться, мне было очень стыдно. Я не мог понять, в чем дело, но сознавал, что это неправильно. Что в этом особенного, если меня интересовало обнаженное женское тело, – то, чего я никогда не видел и что представилась возможность посмотреть. Воспитание социалистической школы прививало мне, что обнаженное тело – это плохо, грязно и некрасиво. Мы же, пацаны, видели во всем этом совершенно обратную сторону медали. Мы хотели этого, искали этого всеми доступными и недоступными путями. Природа брала свое. Я до сих пор люблю обнаженное женское тело. Вид его толкает мужчину на подвиги, романтику. Хотя, если ты видишь его в избытке, это тоже плохо. Как писал Генри Миллер: «Если ты часто видишь голую женщину, то рано или поздно опять переведешь свой взгляд на лицо»