– Что в контейнере? – повторила она с незнакомым мне нажимом.
Минотавр подался навстречу. Тусклый свет настольных ламп омыл его досадливо искривленный рот, а щетину сделал пыльно-бронзовой, почти золотой. Тепло ему шло. Оно смягчало нордическую жестокосердность. Но высокий лоб оставался темным, спадавшие на него пряди тусклыми, и лишь глаза, как всегда, были светлыми до прозрачности – даже в полумраке.
– Ты мертвая, – прошелестел Минотавр из самого сердца его. – Мертвая, а не глухая.
– Мертвая, – покорным эхом согласилась Ариадна. – А не идиотка.
Он опустил взгляд на призрачные желтые цифры, перебитые бликами, и прошипел:
– Вали отсюда.
Ариадна не шелохнулась.
– А если, досчитав до пяти, я не услышу звук копытц – на выход отправитесь оба.
Я мягко, неверяще улыбнулся.
– Эй… Да вы чего?
Не верил я самому себе – что смогу сейчас что-то поделать. Между ними гудело неведомое: и личное, и давнее, не со мною пережитое.
– Один, – Минотавр откинулся в кресле.
Ариадна молчала.
– Два, – потянулся за бокалом он.
Я шумно вздохнул.
– Ариадна…
– Два и семьдесят один.
– Пожалуйста.
– Три и четырнадцать–шестнадцать.
Я бросил на Минотавра осуждающий взгляд. Он ответил мне с неменьшим укором. Возможно, он считал, что это моя вина; что, если находиться рядом с Ариадной двадцать четыре часа в сутки, ее можно если не починить, то хотя бы выдрессировать в живую. Но, по правде, он ничего не мог с собой поделать – и я это знал.
А он знал, что я знал.
– Буду в машине, – наконец услышали мы оба.
Ариадна отвернулась и направилась к двери. Прикрывшись бокалом, Минотавр провожал ее взглядом, каким никогда не встречал.
– Не задерживайся. Тебе надо поесть.
– Спасибо, – я улыбнулся. – Пять минут.
Витраж звякнул. Дверь закрылась с той стороны. Я тут же помрачнел и уставился на Минотавра.
– Ребенок… – поморщился он. – Только ты не начинай.
Я упрямо кивнул за спинку кресла.
– Ну и? Что в контейнере?
Его локти разъехались. На секунду мне показалось, что он сляжет лицом в стол, но Минотавр только припал грудью к бумагам.
– Ты не видел мою гангрену?
Я не повелся.
– Серьезно, когда и на что она последний раз так реагировала?
Минотавр угрюмо заворочал канцелярскими курганами. Что-то прокатилось и гулко стукнулось о мусорку. Сигареты лежали с моей стороны, в тенях медноцветного, утыканного окурками папоротника. Мятая пачка была на две трети заклеена драматичной картинкой с серой, в гнойных прожилках ногой.