Тук-тук-тук, – задергалась ставня. Трезорка, во тьме похожий на многоногого мохнатого паука, припал на передние лапы, ощерился и зарычал.
"Ни за что не выйду, – решил Фимка. – Лучше здесь умру".
– Д… д… – сдавленно прошептал Наумка.
– Молчи!
– Ды… дым!
Теперь почувствовал и Фимка. Смутный запах пожара проник в избу.
– Красное! Красное! – долетели из деревни неясные крики.
Красное? Почему красное? Фимка подумал про алое огненное зарево, охватившее соседские хаты. Но кто же так зовет на помощь? Надо кричать: "Пожар! Горим!"
Фимка подергал плечами, не зная, на что должен решиться. Но вечный деревенский страх перед пожаром и разорением оказался сильнее, чем боязнь белоглазых людей. Он скатился с печки, накинул тятькин тулуп, всунул ноги в валенки и открыл дверь. Ветер ударил в лицо, обжигая щеки.
Двор был пуст, но истоптан шагами и запятнан алым. Сквозь распахнутые настежь ворота Фимка увидел коней и людей. По деревне метались сполохи огня и красные пятна. Горел поповский дом, занималась пламенем соседняя крыша. Расхристанные бабы без платков держали в руках свечки. Люди с красными знаменами ехали по улицам на лошадях, красные звезды горели у них на шапках. Алый цвет рвал ночь на куски.
– Красные пришли! – снова закричал кто-то в толпе.
Теперь Фимка понял. На ватных, нетвердых ногах он пошел по розовому следу. Сначала ему показалось, что здесь зарезали барана. Его курчавая черная шкура, присыпанная снегом, лежала в воротах, под ней растекалась темная кровь. Но это оказался тулуп, укрывающий мертвого человека. Фимка узнал тятьку по кудрявой бороде, опустился на колени и заплакал.
Наумка выскочил из дома босой, побежал прямо по хрусткому снегу и тоже припал к окровавленному тулупу. Они завыли вместе, одинаково осиротевшие. Один был родной сын, другой – приемыш, одного отец любил и баловал, другого кормил из жалости, но теперь они стали равны. Не осталось на свете человека, который, если придут белоглазые, мог бы сказать: "Это мое дитя. Не отдам".
Фимка очнулся от забытья, когда люди с красными звездами на шапках прошли мимо, поднялись на крыльцо и скрылись в избе. Один из них накрыл тятьку пустым зерновым мешком, чтобы не было видно тела, другой силой унес в дом посиневшего от холода Наумку. Тот плакал, вырывался и тянул руки к мертвому. Фимка пошел сам.