– У тебя и причин для этого нет, – произнес он достаточно тихо, так что услышало это лишь его внутреннее ухо. Бесшумно после всего произведенного шума вышла она из салона. Он успел это вовремя заметить.
– Алиса, – вскричал он, – клянусь жизнью, сегодня вечером на тебе будет украшение, перед блеском которого померкнет вся новая опера. С твоим контрактом я либо одержу победу, либо погибну. Алиса, ты меня слышишь?
– Либо погибну, – повторила она его последние слова, но не оглянулась. На ее мощной шее покачивалась голова, впрочем, это мог быть обман зрения. Или она и в самом деле покачивалась? Тогда это означало, что она ему не верит. Но, пренебрегая этим толкованием, Артур испугался и побежал за ней. В дверях она наконец-то обратила к нему лицо. По счастью, оно пылало гневом. Она потребовала:
– Добудь бриллианты, которые я могла бы потерять! Это непременно попадет в газеты! Не то, клянусь тебе, я совращу твоего сына.
Вполне успокоенный, он дал ей уйти. Тем не менее он решил поглядеть, чем занимается его сын. За большим и пустым музыкальным салоном располагался «Кабинет Помпадур», это название само собой приходило на ум при взгляде на комод. Комоду этому было по меньшей мере около двухсот лет, а все остальное было никак не моложе семидесяти. Артур ничуть не удивился бы, застань он своего скучающего отпрыска на узком канапе. Чем занимаются вместе люди не первой молодости, приходит из мира столь же древнего, как и Помпадур. А сцена с Алисой вполне могла привлечь внимание слушателя.
И однако – никаких признаков Андре в «Кабинете Помпадур». Артур покинул исторические апартаменты через заднюю дверь. Затем он миновал аванзал, оставив по левую руку свою большую залу. Но в рабочий уголок сына напротив заглянул. Голые стены, незанавешенное окно, под окном приподнят рисовальный стол, и от этого ниже кажется постель без ножек. Никого и ничего – но из комнаты для завтраков тянулось легкое облачко сигаретного дыма.
– Здесь? – спросил отец. – Раскладываешь пасьянс?
– Да, я позволил себе, – ответил сын, – но он не сходится, такова жизнь.
– Потому что ты сам таков, – заверил отец. – И заметь при этом, я вовсе не требую, чтобы ты испытывал стыд.
– Благодарю, – сказал сын, – но, к сожалению, мне чаще бывает стыдно, чем тебе.
– Это твое личное дело, – отвечал отец, – а видно лишь то, что лежит на поверхности. Пасьянс средь бела дня для человека двадцати лет. В твоем возрасте я гонялся за четырьмя шансами сразу.