Зигфрид стоял на крыльце, любуясь красотой сада и сожалея о всех почивших врагах и соперниках, сетуя на то, что они не могут быть свидетелями его триумфа, а он не может видеть их искаженные досадой и злостью лица. Зигфрид подумал, что даже Паччоли, будь он сейчас жив, низложенный и лишенный свободы, доставил бы ему большую радость, чем воспоминания о секундах парящего в знойном воздухе пепла. Он вспомнил о Кае Загории, все еще находящемся в госпитале, в ослепительном блеске политических свершений всеми забытом. Вспомнил и ощутил настойчивую прихоть притащить того на инаугурацию и заставить присягнуть на верность новому правителю Солерно, могущественному и прекрасному. Мысль показалась Зигфриду занятной и, не видя причин отказывать себе в такой приятной мелочи, канцлер отдал распоряжение доставить бывшего министра Небес на главную площадь города, во Дворец Торжеств, где должна была состояться церемония его величия.
К одиннадцати часам утра здание Дворца и площадь вокруг заполнилась людьми. Дорожка, ведущая ко входу, по обеим сторонам была оцеплена гвардейцами в парадных мундирах и убрана синим ковром с вытканными золотыми звездами. На ступенях мраморной лестницы тоже стояли гвардейцы, у самых дверей – генерал Родригес с тремя министрами. Сенаторы уже находились в зале торжеств, украшенном белыми и оранжевыми георгинами. >[2]
Все были в сборе и ждали прибытия канцлера. На улице играли ансамбли мариачи,> [3] с разных сторон доносились звуки гитары, виолы, трубы. Народ еще не закончил празднование Дня Весны, нарядные одежды не были спрятаны в сундуки и шкафы, все вокруг пестрело буйством красок и слепило блеском расшитых сомбреро. Праздник сегодня был полновластным хозяином города и страны, и на его фоне даже блистательный Зигфрид Бер казался не более чем разряженным карнавальным актером, чья «коронация» как нельзя лучше вписывалась в традиционный размах всеобщего радостного разгула.
День занимался жарким, как обычно и бывает в Солерно в это время года. Щедрое солнце в бездонном голубом небе, ни единого намека на облака, не говоря уже о дожде, не оставляли сомнений, что новоиспеченный правитель страны спрячется под сводами дворца, спасая кожу от сухого воздуха и высокого ультрафиолета.
О Зигфриде Бер в народе ходили разные слухи: и что он невероятно спесив, и что богат, как никто и нигде, и беспощаден, и хитер, и много какой еще. Но среди прочих был и слух, что канцлер маниакально заботится о своем здоровье и внешнем виде и неустанно печется о всякого рода соответствиях. Поэтому простой народ давно придумал ему «почетное» прозвище Трепетун, а после того, как канцлер самоназвался Избавителем, два этих титула слились воедино и произносились шепотом под страхом смерти от надрыва живота: Избавитель -Трепетун…