Пе́ред обе́дом мать сочла́ сли́вы и ви́дит, одно́й нет. Она́ сказа́ла отцу́.
За обе́дом оте́ц и говори́т:
– А что, де́ти, не съел ли кто́-нибудь одну́ сли́ву?
Все сказа́ли:
– Нет.
Ва́ня покрасне́л, как рак, и сказа́л то́же:
– Нет, я не ел.
Тогда́ оте́ц сказа́л:
– Что съел кто́-нибудь из вас, э́то нехорошо́; но не в том беда́. Беда́ в том, что в сли́вах есть ко́сточки, и е́сли кто не уме́ет их есть и прогло́тит ко́сточку, то че́рез день умрёт. Я э́того бою́сь.
Ва́ня побледне́л и сказа́л:
– Нет, я ко́сточку бро́сил за око́шко.
И все засмея́лись, а Ва́ня запла́кал.
Оди́н кора́бль обошёл вокру́г све́та и возвраща́лся домо́й. Была́ ти́хая пого́да, весь наро́д был на па́лубе. Посреди́ наро́да верте́лась больша́я обезья́на и забавля́ла всех. Обезья́на э́та ко́рчилась, пры́гала, де́лала смешны́е ро́жи, передра́знивала люде́й, и ви́дно бы́ло – она́ зна́ла, что е́ю забавля́ются, и оттого́ ещё бо́льше расходи́лась.
Она́ подпры́гнула к 12-ле́тнему ма́льчику, сы́ну капита́на корабля́, сорвала́ с его́ головы́ шля́пу, наде́ла и жи́во взобрала́сь на ма́чту. Все засмея́лись, а ма́льчик оста́лся без шля́пы и сам не знал, смея́ться ли ему́ и́ли пла́кать.
Обезья́на се́ла на пе́рвой перекла́дине ма́чты, сняла́ шля́пу и ста́ла зуба́ми и ла́пами рвать её. Она́ как бу́дто дразни́ла ма́льчика, пока́зывала на него́ и де́лала ему́ ро́жи. Ма́льчик погрози́л ей и кри́кнул на неё, но она́ ещё зле́е рвала́ шля́пу. Матро́сы гро́мче ста́ли смея́ться, а ма́льчик покрасне́л, ски́нул ку́ртку и бро́сился за обезья́ной на ма́чту. В одну́ мину́ту он взобра́лся по верёвке на пе́рвую перекла́дину; но обезья́на ещё ловче́е и быстре́е его́, в ту са́мую мину́ту, как он ду́мал схвати́ть шля́пу, взобрала́сь ещё вы́ше.
– Так не уйдёшь же ты от меня́! – закрича́л ма́льчик и поле́з вы́ше. Обезья́на опя́ть подмани́ла его́, поле́зла ещё вы́ше, но ма́льчика уже́ разобра́л задо́р, и он не отстава́л. Так обезья́на и ма́льчик в одну́ мину́ту добрали́сь до са́мого ве́рха. На са́мом верху́ обезья́на вы́тянулась во всю длину́ и, зацепи́вшись за́дней руко́й за верёвку, пове́сила шля́пу на край после́дней перекла́дины, а сама́ взобрала́сь на маку́шку ма́чты и отту́да ко́рчилась, пока́зывала зу́бы и ра́довалась. От ма́чты до конца́ перекла́дины, где висе́ла шля́па, бы́ло арши́на два, так что доста́ть её нельзя́ бы́ло ина́че, как вы́пустить из рук верёвку и ма́чту.