– «Гринго», как ни странно – это просто грек, – ответил Шорох. – Уж не знаю, почему мексиканцы так стали называть североамериканцев.
– «Грек»? – удивился мужчина. – Надо же, как прозаично. Кстати, знаете, как у нас в Одессе называют греков?
– Как же? – вежливо поинтересовался Шорох.
– Пиндосами, – ответил мужчина. – Уж не знаю почему.
– Возможно, в честь Пиндара[22], – с улыбкой предположил Шорох.
– Валерий, ты слышал стихотворение Владимира? – громко, стараясь перекричать ресторанный гомон, крикнул Бурлюк проходившему мимо Брюсову.
– Нет, но с удовольствием послушаю.
– Нет, нет, – стал отнекиваться Шорох. – Я не поэт совсем.
– Он сильно скромничает, – убеждённо запротестовал Бурлюк. – Поэт, и ещё какой. Несколько минут назад он блестяще сымпровизировал на тему кино, персиянской княжны, костюма домино и всего Сущего.
– Правда? – Брюсов с интересом посмотрел на Шороха.
– Да ты присаживайся. Прошу вас, господин Шорох.
– Ну, если настаиваете…
Владимир Шорох прочитал стихотворение ещё раз.
– Как здорово вы связали капуцинов с домино, – задумчиво произнёс Брюсов. – Это блестяще!
– Капуцинов? – удивился Бурлюк и вдруг понял. – Ах, да, конечно! Домино, капюшон, монахи-капуцины в своих огромных капюшонах и бульвар Капуцинов! Да, а стихотворение ещё более глубокое, чем даже казалось!
Разговор пошёл быстрый, живой, с восклицаниями и возлияниями такими, что вскоре Шорох почувствовал необходимость посетить уборную.
Но от этой мысли его отвлёк Квашневский-Лихтенштейн.
– Володя! А ты, я гляжу, уже познакомился со столичной богемой.
– Да. И очень доволен, – улыбнулся Шорох.
– Ваш друг прекрасный поэт, – заявил Брюсов.
– То, что он прекрасный стрелок, отличный фехтовальщик, музыкант великолепный и просто смелый человек – это я знаю, но то, что ещё и поэт – это стало для меня сегодня новостью!
Уже очень пьяный Тиняков подумал, что фраза Квашневского довольно странна, но никак не мог понять – чем.
– Давайте сдвинем столы, как обычно, – предложил Брюсов.
Его предложение было встречено с энтузиазмом. Столы, рассчитанные на четырёх персон, сдвинули. Теперь в компании оказалось более двадцати человек.
– Володя, – обратился к Шороху Квашневский-Лихтенштейн, – спой мою любимую, будь другом. Про таракана. Не всё же Шаляпину про блоху петь. А вот и гитару принесли.