– Почему он сказал, что вы моря и океаны?
– Континенты и моря, – поправил Шорох. – Я ведь моряк. Кавторанг. Капитан второго ранга.
– Вот как? – поразился Тиняков. Глаза его загорелись. – Я даже и не подумал бы. И что, у нашего правительства есть дела в Мексике?
– Нет, – покачал головой Шорох.
– Понимаю, – кивнул Тиняков, хитро подмигнув.
– Это Александр Блок? – спросил Шорох, показывая глазами на высокого и кудрявого астеника, зашедшего в зал.
– Нет. Блок сюда не ходит. Он любит всякие злачные места на Васильевском острове. Там ищет вдохновенье. Он же, вопреки мнению публики, считает себя не мистиком, а хулиганом.
– Надо же. А по стихам не скажешь.
– По стихам вообще мало что можно сказать.
– Разве? Мне кажется, что они как отпечатки пальцев. Вот Брюсов – очень экзальтированный.
– Когда под кокаином. А под кокаином он всегда, – сказал Тиняков и налил водки себе и Шороху.
– А вы, Александр, – улыбнулся Шорох, – явно любитель русской и беленькой?
– Вы про даму, с которой я ушёл? – вдруг Тиняков стал совершенно грустный. – Нет. Я любитель водки. Да, конечно, и женщин.
Тут его глаза неожиданно протрезвели.
– Кавторанг?
– Да, – кивнул Шорох. – Но я не хочу о себе. Мне интересен мир столичной богемы.
– Кто именно? – театрально взмахнул рукой Тиняков.
– Вот тот же Брюсов.
– Во-первых, он не столичная богема. Он москвич.
– Вот как?
– Так точно, господин кавторанг.
– Не родственник Брюса? – пошутил Шорох.
– Предсказателя[25]? Нет. Вот Хлебников и Бурлюк мне нравятся тут, – продолжал пьяно признаваться Тиняков. – Да только стихи у них, простите – говно. На одном эпатаже далеко не уедешь… А Брюсов, похоже, совсем надрался. Видел его в телефонной комнате – стоит и слушает там что-то. Глаза закатил, ногой дрыгает. Того и гляди пена изо рта пойдёт. Точно взбесился. Я уже уходил, как он догнал меня и сказал, что говорил с Богом только что. И от Бога сияние исходит.
– Простите, мой друг, – сказал Шорох, вставая, – я вынужден вас покинуть.
Зайдя в абсолютно пустую уборную, он с интересом посмотрел на настенный узор. Причудливые линии пересекались и сплетались, словно змеи Кетцалькоатля[26].
Внезапно он почувствовал, что не один в кабинке. Кто-то был за его спиной. И, казалось, не собирался уходить.
Это было настолько неожиданно, что поток мысли – а думал он о том, что любой творец в ответе за то, что создаёт, – внезапно иссяк.