Гробовщик, который только что закрыл ставни своей лавки, записывал что-то в приходо-расходной книжке при свете свечи, вполне соответствующей окружающей обстановке, когда увидел входившего мистера Бембля.
– Ага! – сказал гробовщик. – Это вы, Бембль?
– И не один, мистер Соуэрберри! – ответил сторож. – Вот! Я привел мальчика. Оливер, поклонись.
– Неужели это тот самый мальчик? – спросил гробовщик, поднимая над головой подсвечник, чтобы лучше видеть Оливера. – Миссис Соуэрберри, будьте добры подойти сюда на минутку, моя дорогая.
Миссис Соуэрберри вышла из комнаты, находившейся позади лавки; это была невысокая, худенькая женщина с неприятной физиономией.
– Дорогая моя, – сказал мистер Соуэрберри, – это вот мальчик из дома призрения, о котором я тебе говорил.
Оливер снова поклонился.
– Бог мой, – воскликнула жена гробовщика, – он слишком мал!
– Ну, нет, он только ростом маловат, – ответил мистер Бембль, взглянув на Оливера с каким-то упреком, точно обвиняя его в том, что он не вырос больше. – Правда, он маловат, отрицать этого нельзя; но ведь он вырастет, миссис Соуэрберри, вырастет.
– Знаю, что вырастет, – сердито ответила эта леди, – на нашей пище и питье. Никакой пользы не вижу я от ваших приходских детей, никакой! На них всегда приходится тратить несравненно больше, чем они того стоят. Но мужчины всегда воображают, что они все знают лучше нас. Ступай-ка вниз, маленький мешок с костями.
С этими словами жена гробовщика открыла боковую дверь и толкнула туда Оливера, чтобы он спустился вниз по лестнице, которая привела его в темный и сырой подвал, служивший передней для подвала с углем и носивший название кухни. Там сидела крайне неопрятно одетая девушка в старых башмаках, до того изорванных, что нечего было и думать об их починке.
– Шарлотта, – сказала миссис Соуэрберри, спустившаяся вместе с Оливером, – дайте этому мальчику холодных кусков мяса, которые были приготовлены для Трипа. Он не приходил домой с самого утра, а потому может обойтись без них. Я думаю, что мальчик не особенно изнежен и съест их. Правда, мальчик?
Оливер, глаза которого засверкали при слове «мясо», и даже дрожь пробежала по всему телу от жажды съесть его, ответил в утвердительном смысле, и ему тотчас же поставили тарелку с разными объедками.
Хотелось бы мне, чтобы какой-нибудь хорошо упитанный философ, в чьем желудке мясо и питье превращаются в желчь, у которого вместо крови лед, а вместо сердца железо – хотелось бы мне, чтобы он увидел, как Оливер Твист хватал изысканные объедки, которыми пренебрегала собака! Хотелось бы мне, чтобы он видел непомерную жадность, лютость голода, так сказать, с которым он грыз эти объедки. Одного только желал бы я при этом – чтобы мне самому удалось увидеть этого философа в том же самом положении, смакующего объедки с таким же аппетитом.