– Спокойной ночи, мара, – произнес он, когда понял, что я сдулась. Что я молчу, что внутри меня более не бегают черные искры, что вулкан погас. – Хороших снов.
Он оставил меня висеть на цепях. Наедине с болью, с пеплом от былой ярости, кружащей в воздухе моего умолкшего мира. Наедине с недоумением, растерянностью от случившегося видения, наедине с непривычной жалостью к себе.
«Я любила его когда-то».
Хотелось сжать кулаки, но болела рука. Я любила его там по-настоящему, и самое худшее заключалось в том, что это не инквизиторское колдовство, – я это понимала. Как и то, что этому чувству нельзя позволить просочиться наружу, ибо эта слабость в прямом и переносном смысле меня убьет.
«Спокойной ночи».
И даже не заорать. Не вырваться. Не сдвинуться.
Я звякнула невидимой цепью.
* * *
Он узнал об обрушении из новостей. Самый скверный способ о чем-то узнать, самый… опустошающий.
А ведь она звонила ему утром, Лира, говорила, что выйдет в воскресенье, радовалась, как девчонка.
«Почему в воскресенье?» – он уже тогда почувствовал неладное, но не смог даже себе объяснить тревогу. Умел слушать интуицию, но не сказал ей достаточно, не переубедил. А должен был. Сидд Аркейн – потомок великих Инквизиторов, обучивший себя всему по старинным манускриптам сам – сам, потому что отец рано ушел из жизни, – обязан был внять гласу беспокойства.
Но Лира звучала счастьем. Первая настоящая работа, как она говорила, и именно там, где мечталось. В офисе на девятом этаже, у самих Паркинсонов.
«Они хотят ввести меня в курс дела заранее – это объяснимо. К тому же, это всего на пару часов…»
К обрушившемуся зданию на проспекте Беркеен он ехал, заранее зная, что опоздал. Поседевший внутри. Он гнал по обочинам, грозя задавить пешеходов, иногда выезжал на тротуары, сигналил как бешеный.
И все равно приехал к обломкам. К груде камней и плит, из-под одной из которых торчали ее русые, залитые кровью волосы.
Он помнил траурный вид санитаров у скорой.
И черный мешок.
Он ощутил отголоски сильной магии издалека, но, будучи раздавленным, не смог четко определить след – удар рассеивался.
Но знал тогда, пообещал себе, что отыщет виновного. Чего бы это ни стоило.
И вот. Виновный… виновная… висела на цепях в задней комнате.
Сидевший в кресле с закрытыми глазами Сидд желал лишь одного: чтобы каждый раз после смерти, проклятая мара воскресала снова и снова, чтобы он мог убивать ее многократно, каждый раз извращенно, каждый раз по-новому.