– Черти, черти сидят в углу. Господи, спасите! Неужели вы не видите? Чего молчите? Вон же у окна и там под койкой… Ой, господи, по-мо-ги-те!!!
Крик оглушал, я даже прикрыл уши руками. От косматого мощно перло сивухой, лицо у него было красным, глаза вращались.
– Что тут происходит? – спросил я у дежурного полицейского за стойкой.
– Концерта происходит. А вы кто будете?
– Я знакомец Емельяна Алексеевича. Доктор Баталов. Он у себя?
Полицейский расплылся в улыбке.
– Конечно-с. Кабинет по коридору налево.
А Блюдников-то вроде порозовел немного, подозрительная желтизна почти сошла.
– Евгений Александрович! – Пристав выскочил из-за стола. – Какими судьбами?
Открыл дверь, крикнул в коридор:
– Махровцев, чаю быстренько сделай!
– Кто это у вас там орет как оглашенный? – поинтересовался я после обязательного светского разговора о погоде, здоровье… Пристав рассказал мне, что блюдет пост и пить совсем забросил. Уже хлеб.
– Да писарь Галушко из управы, – поморщился Блюдников. – Уходил свою жену топором. Все в крови измазались, пока его скрутили. Сам он пьющий сильно. Вот, наверное, белая горячка, черти мерещатся. Помутилось в голове, вот и начудил, прости Господи! – перекрестился пристав.
– А точно помутилось? – задумался я.
Что-то в поведении Галушко мне показалось странным. Какая-то нарочитость, театральщина. У настоящих сумасшедших обычно симптомы сглажены, повидал разных на пятом курсе меда, когда проходили психиатрию.
– А есть способ проверить? – оживился пристав.
– Он же грамотный?
– Писарь! – заулыбался Емельян Алексеевич.
– Тогда есть. Дайте чистый лист бумаги.
Смотреть на шоу собрался весь участок: Блюдников, его невысокий лысый заместитель, аж семеро рядовых полицейских, оказавшихся рядом.
Пристав громко рявкнул на Галушко, и тот примолк, настороженно глядя на меня. Я смело вошел в «обезьянник», показал изгвазданному в крови писарю лист бумаги.
– Чертей, значит, видишь?
– Ага, рогатых, с дли-инным хвостом. Вон там и вон…
– Погоди. Они тут тебе письмо прислали. Прочитай-ка.
Удивленный Галушко взял бумажку, повертел ее.
– Но тут же пусто! Ничего нет…
Я засмеялся:
– А должно было быть письмо. В делирии начал бы читать, может быть, пожаловался на почерк, но точно не увидел пустой лист.
Писарь резко побледнел, отбросил от себя бумагу:
– Черти! Вона и вона!!!