Но Марианна зарабатывала на хлеб тем, что умела отвечать на неожиданные удары, поэтому быстро пришла в себя.
– Вы посещали спиритов и беседовали с призраками, ваша светлость? Или вы единственный человек в Британии, кто не слышал о смерти барона, случившейся почти год назад?
– Похоже, известие о его кончине оказалось несколько преждевременным.
Он вытащил из кармана сюртука связку ключей и отпер ящик в середине стола.
Когда он опустил пронзительный взгляд к столу, Марианна на мгновение закрыла глаза и судорожно вздохнула. Дом жив? Невозможно. Ее лихорадило, голова кружилась, сердце колотилось так, что, казалось, готово выскочить из груди.
Марианна заставила себя открыть глаза как раз в тот момент, когда бледная рука с длинными пальцами толкнула письмо через стол. Исполинский сапфир на печатке блеснул в неярком свете библиотеки.
Против воли она подалась вперед, чтобы взглянуть на письмо.
Желудок провалился куда-то, словно она стояла на палубе корабля. Марианна поднесла ко рту руку, увидев знакомый примечательный почерк. Доминик был левшой, и в детстве его пороли, когда он отказывался пользоваться правой рукой. Вместо того чтобы скрывать свою леворукость, он с удовольствием подчеркивал странный наклон и писал самым витиеватым почерком, какой Марианне когда-либо доводилось видеть. Буква С в слове «Стонтон» была до такой степени вычурной, что напоминала иллюстрации в средневековых фолиантах.
Если это письмо написано не Домиником Стриклендом, то кем-то, кто сумел исключительно подделать его почерк. Марианна покусала нижнюю губу, не в силах отвести взгляд от письма.
Дом жив.
Стоило мысленно назвать его имя, и пульс участился. Страх, ужас, стыд и ненависть бурлили в ее душе. Она несколько раз сглотнула, но комок в горле не исчез.
– Почему вы считаете, что это может меня заинтересовать? – спросила она наконец.
– Потому что в письме он упоминает вас.
Марианна оторвала взгляд от письма и посмотрела в непроницаемые глаза герцога:
– И что он пишет?
– Можете прочитать.
Взгляд Марианны опустился, словно его тянула невидимая сила. Она смотрела на письмо с такой же настороженностью, как могла бы смотреть на живую гадюку. Руки отяжелели, словно в свинцовых перчатках, и наотрез отказывались прикоснуться к вроде бы безобидному листу бумаги.
Что мог написать Доминик? «Прости, что я позвал тебя замуж, хотя уже был женат; прости за фальшивую свадебную церемонию, которую я устроил, чтобы уложить тебя в постель»?