Выглянув в пустой коридор, я вышел, чтобы выключить гудящий аппарат, как вдруг совершенно неожиданно открылась дверь напротив, и в коридор выплыла ухоженная дама, лет пятидесяти пяти, в панаме и пляжном пеньюаре, одетом на купальник. В руках она держала пляжную сумку с выглядывающим оттуда махровым полотенцем. Она скользнула по мне оценивающим взглядом и закрывая дверь, небрежно спросила: «Уборка номеров?»
– Только для VIP клиентов, мадам. – сказал я первое, что пришло мне в голову.
– А скоро там? – поинтересовалась Лера из номера, – сколько можно ждать?
– Извините, мадам, срочный вызов.
Выдернув шнур из розетки прикрываясь пылесосом, я вбежал в наш номер и закрыл дверь. Лера, уже готовая к марафону по адреналиновым местам обувала кроссовки. Увидев меня с трофеем, она приподняла брови.
– А мама где?
– Наверное, у подруги. – предположил я.
– А подруга что, тоже здесь поселилась? Они вдвоем там стояли?
В двух словах я объяснил, кто там стоял и что случилось и, разрядив обстановку, одевшись и оставив несчастный пылесос в коридоре возле своей двери, мы отправились на пристань. Зафрахтовав яхту с весьма разговорчивым капитаном, мы нашли дайвинг-клуб и справились о возможности выйти в море с инструктором и нырнуть с аквалангом. Любой каприз за наши деньги оказался возможен и выполним. Потом мы заказали несколько экскурсий в горы и отдельную поездку к дольменам. Встретили по пути объявление о конных прогулках и воспылав желанием, скорректировали свои мероприятия в угоду лошадкам. Отдых обещал быть интересным, многогранным и кое-где даже экстремальным.
Дневник старого графа. Ночной гость. Год 1869-й.
«Как же вероломно и без стука открывает смерть двери наших домов. Горькое одиночество и безутешная грусть, поселившиеся в моей груди после ухода Анны, червем грызли моё сердце. Не существовало для меня тогда никого и ничего вокруг: ни новорожденного сына, ни многочисленной прислуги, ни конюшни, ни сада. Всё проваливалось в неизвестную мне пропасть, всё переставало иметь хотя бы малейший смысл. Жизнь окутала меня серым и унылым покрывалом скорби. Конюшенный не раз видел меня, боевого офицера, рыдающим, словно малое дитя в голос на могиле, а мне не делалось оттого ни совестно, ни постыдно. Думая убежать, забыться, без меры пил, но всякий раз, доводя себя до бредового состояния, всплывал предо мною образ Анны и подолгу укоризненно смотрел мне в глаза. И некуда мне было деться от того взгляда, невозможно было спрятаться от него. Аннушка! Милая Аннушка! Чем же прогневили мы Бога, что разлучил он нас, что не дал продлиться нашему счастью?