– Что это ты жжёшь? Что за гадость ты нюхаешь?
Она задремала и вздрогнула от окрика. Слоны и платье исчезли, и с испугом она увидела склоняющееся над ней гневное, всё в красных пятнах лицо отца. В нос ударил запах спиртного.
– Что это, я тебя спрашиваю?
– Это индийские ароматы, – тряслась, зажмуриваясь и вдавливаясь в кресло, испуганная Лилька.
– Где ты взяла эту дрянь? – не унимался отец. – Выросла дочурка! Материна порода. Всё наряжаться, плясать, духами обливаться, нюхать всякую мерзость! Так и до наркотиков недалеко! – Отец грозно придвинулся и навис над съёжившейся в кресле Лилькой. – А-а-а-а! Вот и твоя мамаша. Слышь, Ирэна! Твоя дочурка докатилась, наркотики уже нюхает!
– Перестань, Айвар!
Мать только что пришла и с разбега, оценив ситуацию, но ещё ничего толком не поняв, подскочила и закрыла собой Лильку, отстранив мужа. Осмотрелась и, увидев импровизированную курильницу, поняла, из-за чего буря. Улыбнулась и, обняв, погладила по голове дочку.
– Что ты говоришь! Это просто для хорошего воздуха в квартире. У Лиины такие же.
Лиина была соседкой и подругой жены. Своя. Эстонка. Отец поостыл.
– Да? Ну и ну… Придумают невесть что! А ты ей потакаешь!
Отец ткнул пальцем в сторону жены и дочери и, махнув напоследок рукой, потерял к этому интерес.
– Мы есть сегодня будем, жена?
А Лильке гаркнул, делая вид, что всё ещё злится:
– Выбрось сейчас же, развела вонь! И открой окно!
– Хорошо, папа…
…И вот теперь, этим вечером, она вновь ощутила аромат сандаловых палочек из детства. Звучала непривычная музыка пронзительного инструмента, не такого мелодичного, как эстонские гусли, каннеле, а, пожалуй, ближе к сямисэну[7] (позже Лилита узнала его название – ситар[8]), – будто поблизости, в роще, налетевший с моря ветер звенит в кронах пальм, играет в рыбацких снастях, скрипит дверью ветхой хижины. Усиливали звучание ситара разнотональные ритмические рисунки индийских барабанов табла и дугги, вводящие то как бы трущими, то отскакивающими полыми звуками повторяющихся ритмов в благостный транс. Восточная сладость благовоний, полутьма гостиной, пляшущие на стенах тени – всё придавало происходящему какую-то мистическую атмосферу, добавляя к предвкушению ещё не осознанного, неизвестного желание тоже принадлежать к этой всезаполняющей радости, к познанию новой вселенной, потребность вечно слушать эту дивную музыку, извлекаемую, казалось, из самой природы. Будто она всё это уже когда-то видела – но где?