– Высокий, худой?
– Седой с клюкой, – ответил охранник.
– Что делал? – спросил старик.
– Гладил сосну, – последовал ответ.
Старик внимательно посмотрел на старое дерево и проворчал:
– Это точно Длинный, а дерево пора ликвидировать.
– Шеф, она не хочет, – ответил охранник.
– Она не хочет, – иронично повторил старик. – А когда-то всё хотела.
Охранник молча склонил голову, показывая тем самым и понимание шефа, и уважение к ней, которая не хочет, а когда-то хотела.
– Это точно он. Как был сентиментальным, так и остался – дерево гладит. А я не глажу, – с сожалением произнёс старик, и вспомнилось ему далёкое детство, когда существовал он среди бабок и дедов, потому что остался без отца и матери. Конечно, были у него и отец, и мать. Они никуда не делись, не пропали без вести, не погибли где-нибудь в катастрофе, а жили себе, как он иногда думал, когда стал постарше, припеваючи. Жили отдельно друг от друга, разбежались по причинам, неизвестным ему. Бабка, на попечение которой его оставили, ему об этом ничего не говорила до самой смерти. Не хотела, наверно, расстраивать внучка жестокой правдой о родителях. Мать, правда, навещала его с новым мужем несколько раз в году, но к ней он относился спокойно, без родственных сентиментов. А отец всего лишь осуществлял финансовое вспоможение на воспитание сына, и бабка не нуждалась ни в чём, пока растила внучка.
Проживал он в частном доме на втором этаже с родными бабушкой и дедушкой. Дед совсем старый был или тогда ему казался очень старым. Он почти ничего не видел, бродил по комнатке своей на ощупь, имел на столе массу флакончиков и коробочек с лекарствами, знал, где какое лежит, и бабушка строго запрещала внучку совать нос к деду, дабы не перепутать что – либо в его лекарственном хозяйстве.
Внизу, на первом этаже старого деревянного дома, проживали его прадед с прабабкой, с которыми он, по сути, не имел никакого общения. Почему так у них было заведено, он не знал и не узнал до самой смерти и того, и другой. Когда прабабка лежала, готовясь помереть, его пригласили к ней вниз, и он постоял несколько минут возле древней еле живой старушки, которая тихонько пролепетала, что завещает ему – правнучку – целый комод с конфетами. Потом, когда прабабку похоронили, ему объяснили, что старушка пошутила и никаких конфет ему не оставила. А прадед с ним, после того как остался один, тоже почти не общался; при встрече старик угрюмо кивал ему, и было совсем непонятно, что он имеет в виду: то ли это было приветствие, то ли это был знак того, что видит древний старик своего правнука и более ничего.