Я представила, как выволакивали из дома упирающего Бруна, и тоже улыбнулась. Уж я то знала, каким настырным он мог быть порой. Возможно, так проявлялись черты его тотема. Что бы там ни говорили, но мне казалось, что со временем человек перенимал некоторые повадки своего зверя. У кого-то сходства были более явные, у кого-то, как легкие тени. Хотя как я могла рассуждать об этом, если меня дар Источника обошел стороной?
Незаданные вопросы повисли в воздухе, но я решила не расстраивать и без того переволновавшихся из-за меня родителей и попросила просто принести мне гребень и зеркало, чтобы причесать растрепанные волосы, перед приходом друга. Отец с плохо скрываемой тревогой посмотрела на маму, но она решительно встала и подала мне свое небольшое зеркальце.
– Мирра, ты только не расстраивайся, – начал тихо отец.
Что я в нем должна увидеть, раз мой отец так взволнован?
А я видела в маленьком отражении свое привычно бледное лицо с может чуть более впалыми щеками и обычными серыми глазами, и не понимала, о чем он говорит. Но потом немного отодвинула зеркало дальше и заметила толстую, слегка вьющуюся прядь седых волос над правым виском. Я провела по ней рукой. Среди черных как вороньи перья волос, эта прядь была похожа на густой, стелющийся туман над рекой, убегающей вдаль.
– Как? – спросила я, касаясь ее рукой.
– Гуди говорит, что это последствия… пережитого горя. Прядь появилась в первую ночь, пока ты спала.
Первым моим порывом было убрать прядь за ухо, спрятав под волосами. Так будет меньше заметно. Но видя печаль на лицах родителей, я только выдавила для них ободряющую улыбку, будто ничего особого не произошло и резко поднялась с постели. Хватит валяться! И, кажется, даже услышала тихий вздох облегчения. Наверное, отца. Да и на самом деле, разве одна серебряная прядь может сравниться в той болью, что им уже пришлось пережить, подумала я, стоя на нетвердых ногах.
Знала бы я тогда, что эта прядь совсем не последствие горя, а мое личное предупреждение.
А тот день ознаменовал, что мое детство навсегда закончилось.
Позже я узнала, как именно умер Вал. Дома по прежнему при мне об этом молчали, но когда становишься своей бестелесной тенью, то невольно можешь услышать больше, чем следовало. Помню, как закусила до боли кулак, чтобы не взвыть в голос, пока ужасные подробности долетали до меня и прожигали дыры на коже. Лучше бы я не вмешивалась, тогда его страдания были бы мимолетными.