Триодь солнца - страница 4

Шрифт
Интервал


вижу тельце твоё я родимое, тонкое.


Помоги неубитому, чтоб не убился он,

помоги на дуэли стоящему Пушкину!

Помоги уберечься ему ты от выстрела,

я в ладони Твои уронилась бы тушкою.


О, закрыла живот бы. О, как бы закрыла я.

Но теперь я во Псковских краях пред могилою.

Не смогла,

не накрыла

ни тело, ни крылья…


Помоги, Богородица, Ты одна можешь,

твоя воля огромна, что неоплатоники.

Вот лежит он, пораненный, на своём ложе:

похудел. Его руки – соломинки…


Кто-то пальцем покрутит в височной мне области,

кто-то скажет: «Легко рифмовать жизнь известного!»

Одна добрая бабушка скажет, не новости,

что вторичны стихи Хода Крестного.


Наплевать. Наплевать. Это не интересно мне.


Я его спеленала бы: ноженьки, рученьки,

вы поэт, Александр Пушкин, доля поэтова

не мещанские сплетни, не ссоры,

что глючили

на просторах, что нынче поют, интернетовых!


***

Нижний Новгород – люлька, где детство качается,

вот сюда приезжал Пушкин «спать сном поэта»,

в забулдыжной гостинице время не тягостно.


В Нижнем Новгороде есть завод, где ракеты

льют с конвейера, значит, мы – цель, значит – пушки.

Нижний Новгород – здесь ночевал гений-Пушкин.


Нежный профиль и ножки Натальи, mon angel…

Мог бы наш город быть не таким отстранённым,

то, что пишут писатели – разве вам надо?

Буржуазно,

купечески,

самовлюблённо.


Пишут, словно не слышали то, что в Петровском

разорвался снаряд: дом сложился, что карты —

туз, семёрка и дама… Кричал безголосо

дед замятый плитой, как Иссакий!


Неужели так просто, неужели так пёстро,

неужели поделен мир на зет и ботов?

Равнодушных и нас, бабушек волонтёрских,

и на тех – фронт не наш и не наша забота.


Деда, деда, замятый плитою от взрыва,

он любил тоже Пушкина, как я, до колик,

а сейчас смерть танцует, как сторукий Шива,

неортодоксализма платоновский дворик?


И не выйдешь наружу – едина планета.

А мы, где Пушкин был-почивал, защищаем,

где он в бронзе

отлит был,

кудрявый и светлый,

где в трактире сидел с пирогами и щами.


Защищаем, плетя маскхалаты и сети,

разбираем завалы упорно, упрямо.


А иначе зачем ты родился поэтом

и на праздник поехал, что стоит три ляма?

ОТЧЕ, это ЧИРИКОВ

1.


А ведь мог быть наш Чириков, как Горький, в бронзе,

мог бы улицей стать, мог бы городом плыть.

Мог принять революцию также и тоже.

Но не принял.

Не смог.

Её света и мглы.


Её грубой, рабочей, кровавой стихии.

Её всё.

И ничто.