Именно таким лидером стал для них
всех Храмовой. Но тем не менее убежище уже достигло критической
черты – осталось всего полсотни человек из ста, с которых колония
начиналась. Каждый год, словно слепая и безжалостная автоматная
очередь, уносил нескольких человек в мир иной – от болезней, от
случайных травм, да и просто от старости и тоскливой судьбы без
будущего. А бывали и проступки, за которые некоторым индивидам
жизнь приходилось укорачивать насильно. Отчаянные времена диктуют
отчаянные меры. Прошлым летом двое мужчин попались на попытке
удрать из колонии втихую, и Храмовой долго не колебался. Он ведь
тоже уже не тот человек, каким был двадцать лет назад. Прагматик в
нем давно сожрал идеалиста. Несчастным устроили показательную казнь
– вывели в этот самый дворик и расстреляли возле забора.
Казнь всегда вершилась руками
Грешника.
Кровавая работа давалась ему без
особых нравственных угрызений. Это не он такой моральный урод,
считал Сергей, а жизнь такая. Без железной дисциплины и суровых мер
за нарушение общепринятых правил колония давно бы развалилась. А
так – столько лет прожили лучше, чем нищеброды из метро. На полном
самообеспечении. И только когда заметно начали убывать запасы
продовольствия – консервы и крупы, завели торговлю с бродягами.
Поданная дочкой идея оказалась
заразна – она, словно вирус, постепенно укоренилась в сознании,
проникая все глубже. Поляков уже почти склонился к мысли, что дочь
права, и в убежище ни у кого из них нет будущего, когда Фи
несколько часов назад просто поставила его в известность – она
решила больше не выжидать. И уйдет с матерью сегодня. Согласен отец
или нет, они здесь не останутся.
Женщины просто не оставили ему
выбора этим чертовым ультиматумом.
Начнет на них шуметь, попытается
остановить силой – чужие уши услышат, чужие глаза увидят, донесут
людишки Храмовому. И никакие прошлые заслуги не помогут. Скорее,
наоборот. Сколько для дружка-приятеля палачествовал, «успокаивая»
неспокойных. Многие на него зуб точат и, образно говоря, осиновые
колья держат наготове. Только власть Храмового и не позволяет своре
недовольных его распять. А отпустить баб одних, на верную смерть,
Грешник не мог. Все-таки, какие ни есть, а родные. Других нет. И не
будет уже, наверное…
Поляков перехватил оружие левой
рукой, а кисть правой засунул в карман куртки, чтобы согреть
озябшие пальцы. Повел головой, разминая затекшую шею.