– Договоримся, – самодовольно
улыбаясь, кивнул Храмовой. – Но сперва исключим из наших разборок
женщин, ты ведь не против? Вдруг у тебя рука устанет и дрогнет?
Жена ведь твоя на складе? Ну, тогда и Фиону туда же, не будем
разделять. Настя, веди. И оставайся там, присмотришь за бабами.
– Ты чего, Паш?! Хочешь, чтобы я
самое интересное пропустила? – Язва возмущенно топнула ногой.
– Не спорь, делай, как говорю. Ты
ведь не против, Грешник? – Робинзон насмешливо приподнял уголки губ
– не улыбка, а уродливая гримаса на холеном лице, испачканном
пигментными пятнами – словно йодом вымазался.
– Вообще-то против. – Полякова
привело в ярость то, с какой уверенностью вел себя Храмовой в его
присутствии, словно не нуждался ни в какой защите вообще, а граната
для него не опаснее новогодней петарды. Любимый прием Робинзона –
сбить противника с толку любым возможным способом, подавить
морально раньше, чем тот решится что-либо предпринять. – Стоять! –
гаркнул Сергей, заметив, что Язва толкнула Фиону в спину, заставляя
идти к складу. – Ты совсем страх потерял, Паш?
– Хех… Граната ведь
неподготовленная, а, Серёга? – Робинзон хитро подмигнул. – Самый
обычный запал. Ну, кинешь ты ее. За три секунды можно к черту на
кулички сбегать. Да и не кинешь, собственно.
– А ты проверь, – на лице Грешника
тоже застыла напряженная улыбка.
Неожиданно дочь рванулась из рук
конвоирши, что-то яростно замычав сквозь склеенные скотчем губы и
глядя куда-то за спину отца. Скрип шлюзовой двери… Уже понимая, что
происходит, Сергей все равно не успел уклониться. Сильный удар по
затылку заставил его рухнуть на колени. В глазах вспыхнуло, и тут
же зрение затянуло багровой мутью. Быстрые силуэты бросившихся к
нему фигур смазались, словно чернильные кляксы. Чужие пальцы
схватили его за обе руки, растянув в стороны с такой силой, что он
не смог бы дернуться, даже если бы сумел сразу оправиться от удара.
Его повалили лицом вниз, кто-то запрыгнул на спину, больно вдавив
лицо в бетонный пол. Сквозь звон в ушах донесся странный треск
слева… что-то липкое капканом обвило руку…
И тут же последовали удары ног.
Ребра Полякова протестующие затрещали, он задохнулся от вспыхнувшей
в груди и животе боли, скорчился на полу.
Били недолго, но основательно, от
души. Когда экзекуция прекратилась, Сергей, пошатываясь, поднялся
на колени. Руки слушались плохо, комната перед глазами все еще
плыла.