Он поднял голову.
Люди Храмового отступили на прежнее
расстояние, наставив на него оружие. Жердяй, Головин, а теперь еще
и Увалень, второй помощник завхоза – они все издевательски
щерились, с явным удовольствием предвкушая дальнейшую расправу над
бывшим палачом. Робинзон улыбался иначе. Снисходительно, даже
сочувственно, с умело отпущенной толикой грусти. Он всегда хорошо
умел играть собственными эмоциями. Видеть это напускное сочувствие
было для Полякова даже больнее, чем потерпеть поражение – и
Робинзон это отлично понимал. Правой рукой Храмовой подбрасывал и
ловко ловил знакомый нож, который забрал у Сергея во время свалки.
Дочери и Язвы в караулке уже не было – пока его месили на полу,
Настя отволокла Фиону на склад. Все-таки обвели вокруг пальца….
Разыграли всё, как по нотам. Отвлекли внимание, чтобы навалиться с
тыла. Черт… видел же, что дверь шлюза приоткрыта, а одного
помощника Пятницы не хватает!
Он медленно поднялся с колен,
выплюнул на грязный пол скопившуюся во рту кровь. Странно, но
связывать его не стали. Настолько уверены, что он теперь всецело в
их власти?
– Сказал же, что хорошо тебя знаю, а
ты со своими фокусами, – снисходительно заговорил Робинзон. –
Нехорошо, Серёга, обманывать старых друзей. Так теперь и сдохнешь с
этой гранатой.
Грешник поднес к лицу руку и мрачно
усмехнулся, увидев, что кисть с зажатой в ней «лимонкой» надежно
обмотана толстым слоем скотча. Универсальное средство на все случаи
жизни. Могли просто забрать, но нет, Паша никогда не упустит случая
продемонстрировать свое превосходство. Даже таким способом.
– Знаешь, до последней секунды не
верил, – Робинзон вздохнул нарочито скорбно. – Думал, на тебя
наговаривают. Многие ведь метили на твое теплое местечко, поближе
ко мне.
– И как, уже подыскал мне замену? –
вместо голоса вырвалось сиплое карканье. Поляков закашлялся, снова
сплюнул. Кровь сочилась из разбитых десен, содранных изнутри о зубы
щек, из прокушенного языка, пульсировавшего жгучей болью. Каждое
слово давалось с трудом. – Паша… отпусти по-хорошему. Смогу помочь
твоему сыну – помогу, обещаю. Ты меня знаешь.
Все-таки у Храмового имелось больное
место, и Грешник угодил точно в него.
– Мой сын – это мой крест, –
Робинзон надменно вздернул подбородок, отбросив лживые эмоции.
Тонкие губы зло искривились. – Ему не нужна помощь. Создатель его
судьбу уже решил. А ты решил свою, предав.