– Егор, просыпайся, тебе письмо.
«Какое письмо, – думаю, – от кого? Мои все здесь, со мною рядом: и мама, и Наденьки вот все. Больше мне никого и ничего не нужно, ни писем, ни газет».
– Уходи, почтальон, не до тебя сейчас, – говорю я сквозь сон, отмахиваясь.
– Это ж надо так отъехать с одного стакана! – слышу голос Степана. – Молодежь какая слабая пошла! Три ноги отросло, а пить как следует не умеет!
А я снова к своим Наденькам. Целую очередную, чувствую что-то неладное, не сладко совсем. Смотрю, а у этой Наденьки усы во все лицо, точь-в-точь как у мужика, растут.
«Что за черт! – думаю, – Вот это точно не моя Наденька, бракованная».
– Да, ты что, с ума свихнулся! – слышу голос возмущенного Степана. – Охренел совсем, салага пьяный!
Глаза открыл – а передо мной усатое лицо Степана, сердитое и брезгливое, словно таракана съел.
– Тьфу на тебя, Треногий! – говорит Степан. – На вот, лучше, дурень, письмо свое целуй, – и письмо мне в лицо сует.
Тут я проснулся окончательно. Посмотрел на обратный адрес: «ВСП 212», из военно-санитарного поезда, значит. Понял, что от Наденьки моей письмецо-то. Чуть не умер от счастья. Значит, помнит меня, не забыла, родимая. Вот и сон в руку. Развернул его, а руки-то трясутся, то ли от волнения, то ли с похмелья.