своего сына, на следующий день после которого от него ушла жена. Назывался мой текст «Тринадцать». Прототипом героя, вероятно, послужил мой собственный папа, хотя в нашей семье события развивались немного иначе и вел он себя куда пассивнее, чем персонаж моей истории. Да и бар-мицвы братьев мы отмечали еще вместе с мамой.
Зато от моей бат-мицвы воспоминания у меня остались самые мрачные. За месяц до праздника мама нас бросила. Потом пару раз звонила, но вернуться или хотя бы сказать, где она, отказывалась.
Я стояла на биме[3] и делала вид, будто не замечаю, как мой сидящий в первом ряду отец болезненно морщится и с трудом сдерживает слезы. Старшие братья (пятнадцати и восемнадцати лет от роду), разместившиеся слева и справа от него, старались держаться стойко, несмотря на паршивое настроение. Я пела «Осе Шалом» вместе с нашим стареньким ребе и надеялась, что мама все-таки появится – когда я буду читать отрывок из Торы, когда произнесу речь, когда настанет время ее речи, когда запоют «Адон Олам». В конце концов, это ведь она спланировала весь этот праздник: заказала угощение, пригласила диджея, придумала, кто где будет сидеть. Ходила со мной покупать шелковую блузку и юбку для церемонии и платье с пайетками, в которое я должна была переодеться для вечеринки.
Вечером соседи качали меня на стуле, гости водили хороводы и улыбались мне, словно это счастливейший день моей жизни, а я гадала, где сейчас может быть мама. Наверное, сидит в номере какого-нибудь отеля или в своей машине. Она ведь не могла забыть, какой сегодня день.
Мама всегда была более религиозной, чем отец. Не знаю, верила ли она в Бога по-настоящему, но хотела верить точно. Это было видно по тому, как она произносила молитвы, как беззвучно шевелились ее губы. Порой она закрывала глаза и словно исчезала. Ей всегда хотелось верить в нечто большее, чем она сама. Во всем – в религии, искусстве, опыте, людях – она искала великую священную силу, способную вмиг стереть ее с лица земли.
Самым приятным в творчестве было то, что с ним я могла превратить боль в нечто практичное. Сотворить из нее завязку, кульминацию и финал. Вот она – такая острая, пластичная, прекрасная. И вся моя. А в конце от нее останется лишь текст.
В том семестре наш семинар вела писательница по имени Беа Леонард, известная сборником рассказов, получившим престижную литературную премию, и романом, заслужившим неоднозначные отзывы критиков. Из обычных людей о ней мало кто знал, зато в литературных кругах она пользовалась авторитетом. «Писатель для писателей», как сказала о ней Вивиан.