– Посмотри на него. Присмотрись хорошо. Он это? – парень не унимался. Видимо, он хотел поскорее найти виновного и вернуться к своим важным делам.
– Говорю же, что нет. Тот был рыжим.
– Но, может, ты обозналась? Там ведь было темно!
– Нет, милый, на него падал свет от фонаря, и я видела его ухо. Оно было как бы… ну такое…
Она не могла подобрать слова, чтобы описать увиденного человека. Благо я мог. Я знал, что сдавать товарища – последнее дело, но встал вопрос: я или он. И я ни на миг не задумался.
Ван Гог был отличным мужиком, который отличался умением оказываться там, где не следует. Минувшим летом мы часто проникали в музеи. Ван Гог любил шататься по выставкам, прикидываясь не бездомным, а потрепанным жизнью представителем интеллектуальной городской прослойки. Так он описывал себя, когда кто-то придирался к нашему внешнему виду. Он отличался не только удивительными познаниями в живописи и искусстве, но и невероятным чувством стиля, как описал его корреспондент какой-то районной газетенки, узнав о жизни бездомного. После выхода статьи, где восхваляли острый ум и эрудированность Ван Гога, он стал местной знаменитостью. Ровно до того момента, пока не понял, что никому из читателей на самом деле до него не было дела. Получив свою порцию внимания и славы, он так и остался жить на улице, ходить на выставки, демонстрировать свою эрудированность, и пил. А когда он пил, то превращался из Ван Гога в обыкновенного Григория, способного учинить мордобой, насмехаться над чужим горем и ограбить одинокую девушку.
– Ухо будто только что сварено и запечено под сырной коркой, – выдал я и принялся описывать товарища во всех подробностях, которые только сумел вспомнить.
Они уставились на меня. Первым отреагировал старлей.
– Знаешь его?
– Рыжий. Левое ухо травмировано. Еще у него отсутствует фаланга на мизинце не помню какой руки. Мы зовем его Ван Гогом. Он работает у Старослесарской, недалеко от рынка.
– Я это проверю.
Мужчина с погонами записал информацию в блокнот и распорядился отвести меня обратно в камеру.
– Это точно не он? – услышал я брошенные вслед слова, горящего желанием поскорее найти виновника, мужчина-заявитель. Его голос звучал раздосадованным.
К вечеру за мной еще раз зашел дежурный и отвел в кабинет, где ранее проходил допрос. Мне вернули куртку и свитер, а на выходе вручили бумажку, где указывалось, что ко мне не имелось никаких претензий.