Отец побыл с нами недолго. Увидев старых знакомых в толпе, предпочел удалиться, обняв меня напоследок.
– Пап, завтра сходишь… со мной…? – осторожно ему прошептала.
Опустил взгляд на секунду теряясь. Знаю, что ему дается это не просто.
– Конечно, – согласился, предпочитая не показывать слабость.
– Тогда я утром заеду?
– Заезжай, родная. Буду ждать. Пашке позвоню. Может, с нами поедет. Хоть там все вместе побудем. Теперь…
Папа ушел, а я отвернулась, быстро смахивая слезы рукой.
Теперь только там мы и сможем все вместе побыть.
* * *
– Я поднимусь? – Янош заглушил двигатель, паркуя машину возле моей старой квартиры.
Арендовать новую, пока я в разъездах, было невыгодно. И в конце концов отец настоял, чтобы я отказалась от этой глупой затеи.
Да и наши с папой разногласия потеряли уже всякий смысл, после того, что случилось.
Так что я перевезла вещи обратно.
Зато оказалось, что моя солнечная Улька живет буквально в паре домов. Теперь мы не просто подруги, но еще и соседи.
– Я немного устала, – признаюсь откровенно, сжимая его теплую руку. – Но, если ты хочешь, конечно.
Ян по-свойски притягивает меня ближе к себе. Целует в висок. Запах вдыхает.
Он часто так делает. А у меня в такие моменты внутри теплота.
Посидеть вот так с ним минутку, посмотреть в вечернюю темноту за лобовым.
И на душе сразу спокойно. Вся тревога уходит.
– Я тобой горжусь, Соня.
Улыбаюсь смущенно. Опускаю глаза.
– Ладно, беги отдыхать, малышка. Ты права, я тоже не совсем хорошо себя чувствую. Наверное, последствия перелета.
– Акклиматизация? – щурюсь шутливо.
– Может быть, – неопределенно дергает головой. – Высплюсь и буду как баклажан!
– Как огурец, Ян, – смеюсь я задорно.
Янош легкий. Мне с ним тепло и приятно. Мы не ссоримся и не скандалим. Между нами все ровно. Спокойно. Всегда.
В мыслях не было даже крохотного сомнения, когда я говорила ему свое «да».
Но почему-то мои бесстыжие глаза весь сегодняшний вечер искали в толпе спину Асадова…
Софи.
– Привет, мам… – храбрюсь. Но голос все же ломается, съезжая в дребезжащие ноты. – Мы вот с папой к тебе…
Отец стоит сзади. Сжимает мое плечо.
Ничего не говорит. Только вздыхает.
Сажусь на скамейку, оглядывая кованую белую оградку и ровный газон. И фото мамы на памятнике.
Мамы не стало через месяц, после того, как они вернулись из Германии. Я лишь потом узнала, для чего они вообще туда ездили. Отец рассказал. Про то, что болезнь обнаружили поздно. Что от химии мама категорически отказалась. Вполне в ее стиле. «Лучше умереть счастливой, чем жить в мучениях» – сказала однажды.