Но маме не до народного фольклора.
– Мира! Доченька! – хрипит она. Видно, от слова «отступные» у неё спазм в глотке.
Так противно, что будь в комнате кровать, я бы забилась под неё. Под матрасом прятаться нелепо. Если только я не собираюсь разыграть из себя дурную. А может, и правда устроить представление? Вскакиваю с колен и бросаюсь к напольной вешалке. Чтобы такое напялить на себя? Идея! Рядом с вешалкой пристроилась коробка с моими театральными костюмами. Остались от школьных спектаклей.
С трудом нащупав на спине молнию невидимку, расстёгиваю платье и натягиваю на себя мешковину с заплатами, отороченную по краю горловины рыжим мехом. Водружаю на голову котелок с вуалью и нахожу в углу, спрятанный за лыжами костыль. На ноги надеваю чёботы из обрезанных старых сапог. Играла Лису Алису на Новый год, и за мной потом до самого выпускного таскались восторженные младшеклассники.
Мамин крик обрывает мои воспоминания:
– Мира! Мы ждём.
Бросаюсь к трюмо, рисую на щеке чёрную мушку и подвожу губы огненно-рыжей помадой. К встрече с женихом готова. Распахиваю дверь и ковыляю в гостиную.
– Что это на тебе? – испуганно таращится мать.
Но я уже не вижу её. Мне навстречу поднимается высокий мужчина лет сорока. Белый пиджак обтягивает мускулистые плечи. На скуластом лице расплывается восторженная улыбка, а рука со сверкающим золотым перстнем зарывается в тёмные вихры. Впервые в жизни понимаю, что значит тонуть в глазах, при этом отчаянно пытаюсь вынырнуть из омута серых глаз гостя. Злюсь ещё больше, и, добравшись до стола, расшаркиваюсь:
– Здрасьте! Маменька давеча говорили, что вы до молоденьких девиц сильно охочи… – Краем глаза подмечаю, как цвет маминого лица меняется с красного на бордо.
– Здрасьте… Как ваше имя, сударыня? – мужчина едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.
Решаюсь усугубить:
– Люди на бульваре зовут меня Мими.
– Это потрясающе, – он оглядывается на мать и снова обращается ко мне: – И что ты делаешь на бульваре?
– А вы не догадываетесь? – жеманно повожу плечами.
– Бесподобно! – мужчина протягивает мне руку: – Никита. Друг твоего отца и с этой минуты поклонник твоего таланта.
[1] ЧСВ – чувство собственной важности.
Никита
Слушаю сбивчивый доклад Корнея Борисовича, моего нового зама. Недовольно поглядываю на его раскрасневшееся лицо, похожее на морду мопса. Корней! Ему бы в писатели пойти, как его известному тёзке. Такие басни на собеседовании сочинял. Но меня убедили его характеристики с прошлого места работы. Возможно, кадровик написал их с единственной целью – сбагрить ценный кадр. Другого на ум не приходит. Хорошо, что я ещё не подписал контракт с Корнеем.