– Ладно, рискнем, – вдруг принял командирское решение Рыбкин.
Наутро мы встретились с Рыбкиным возле парадной, как и договорились накануне, ровно в восемь утра. Он был в непривычном для меня синем костюме в мелкую полосочку и в галстуке, гармонировавшим с голубой рубашкой.
– Как я, не слишком?.. – спросил Рыбкин, и его мандраж передался мне.
– Очень впечатляюще, – искренне сказал я.
В это время дверь парадной резко распахнулась и на пороге появился мой отец, который обычно уходил на завод на полтора часа раньше.
– Привет кавалерам! – бросил он с порога. – А я отгул взял вчера. Дай, думаю, друга подлечу захворавшего. Собрался тебе с утра пораньше кефирчика прикупить. А ты вон каким огурцом тут вышиваешь! Молоток! Жених, ни дать ни взять.
Рыбкин стоял понурый, даже раздавленный. Я, забыв об отделении церкви от советского государства, мысленно молил Бога, чтобы Рыбкина вновь не хватил гипертонический криз.
– Ну, чего приуныли, красавцы?! – продолжал веселиться отец. – Смотрю на тебя, Рыбкин, и аж зависть берет: позавчера еще вешался у себя на люстре, а тут, здрасьте поевши – дом мод да и только!
Рыбкин смотрел на моего отца пустым рыбьим взглядом и вдруг произнес:
– Не завидуй, Алексей Петрович. Зависть есть скорбь по благополучию ближнего.
– Чего-чего? – мой отец откровенно растерялся от его слов. – Что ты сказал?!
– Это не я сказал. Это византийский митрополит Михаил еще в третьем веке нашей с тобой эры.
Мы направились с Рыбкиным в сторону школы. Отец решительно пошел рядом с нами.
– А ты-то куда, Алексей Петрович? – полюбопытствовал Рыбкин.
– Интересное кино получается! – начал вслух рассуждать отец. – Мой сын с моим лучшим другом идут по своим личным делам, а я, видите ли, ни при чем. Я для вас что, черти что и с боку бантик получаюсь?
– Пап, не обижайся, – набрал я воздуха в легкие. – Видишь, как Рыбкину плохо. Я его жениться веду.
Отец споткнулся на ровном месте и дал произошедшему короткую характеристику. Мы какое-то время шли молча, но отец не выдержал:
– На ком хоть? Кто эта счастливая женщина? – с едва заметной иронией поинтересовался отец.
– Моя классная. Клавдия Сергеевна, математичка.
Какое-то время мы опять шли молча. Наконец отец уже без всякой иронии сказал:
– Ты, Леша, вот что. Ты за дверью там постоишь. Рыбкин и без тебя справится. Не мешай опытному девственнику налаживать личную жизнь. Дело тут серьезное. Загубить нельзя: это тебе не гайка-шестеренка. Это человеческий фактор. С ним аккуратно нужно… Отец и Рыбкин пробыли в кабинете математики минут двадцать. То, о чем там шла речь, для меня навсегда осталось загадкой. Скромные наблюдения мало разъяснили ситуацию. Отец и Рыбкин вышли из кабинета математики в смысле настроения – в противофазе. Отец был весел, словно сделал удачное предложение невесте.