Ошивенский. Ух, музычка проклятая! Я бы этих пиликанов… (С крепким стуком быстро входит Кузнецов с двумя чемоданами. Ставит их в угол. Он тоже услышал скрипку и, опуская чемодан, на секунду подержал его на весу. Музыка обрывается.) Вас-то я и ждал. Присядьте, пожалуйста.
Кузнецов. Забавно: я этот мотив знаю. (Садится.) Да. Я к вашим услугам.
Ошивенский. Вы меня видите в ужасном положении. Я хотел вас попросить мне помочь.
Кузнецов. Я слыхал, что ваш кабачок лопнул, не так ли?
Ошивенский. В том-то и дело. Я вложил в него свои последние гроши. Все пошло прахом.
Кузнецов. Эта мебель ваша?
Ошивенский. Нет. Сдали мне с комнатой. У меня своего ничего нет.
Кузнецов. Что же вы теперь намерены делать?
Ошивенский. То-то оно и есть. Вы мне не можете дать какой-нибудь совет? Мне очень хотелось бы <у>слышать от вас совета.
Кузнецов. Что-нибудь практическое, определенное?
Ошивенский. Я хочу вас спросить вот что: не думаете ли вы, что в самой затее кроется какая-нибудь ошибка?
Кузнецов. К делу, к делу. В какой затее?
Ошивенский. Ладно. Если вы не хотите понять меня с полслова, буду говорить без обиняков. Я, Иванов, да Петров, да Семенов решили несколько лет тому назад прозимовать у раков, иначе говоря, стать Божьей милостью эмигрантами. Вот я и спрашиваю вас: находите ли вы это умным, нужным, целесообразным? Или это просто глупая затея?
Кузнецов. Ах, понимаю. Вы хотите сказать, что вам надоело быть эмигрантом.
Ошивенский. Мне надоела проклятая жизнь, которую я здесь веду. Мне надоело вечное безденежье, берлинские задние дворы, гнусное харканье чужого языка, эта мебель, эти газеты, вся эта труха эмигрантской жизни. Я – бывший помещик. Меня разорили на первых порах. Но я хочу, чтоб вы поняли: мне не нужны мои земли. Мне нужна русская земля. И если мне предложили бы ступить на нее только для того, чтобы самому в ней выкопать себе могилу, – я бы согласился.
Кузнецов. Давайте все это просто, без метафор. Вы, значит, желали бы приехать в Триэсэр, сиречь Россию?
Ошивенский. Да. Я знаю, что вы коммунист, – поэтому и могу быть с вами откровенен. Я отказываюсь от эмигрантской ф<а>наберии. Я признаю Советскую власть. Я прошу у вас протекции.
Кузнецов. Вы это все всерьез говорите?
Ошивенский. Сейчас такое время… Я не склонен шутить. Мне кажется, что если вы мне окажете протекцию, меня простят, дадут паспорт, впустят в Россию…